— Что ж вы, сукины дети, — как бы жалуясь, а вовсе не бранясь, одышливо вымолвил он, — древлих законов не чтите?
— Прости, благодетель, за оплошку, не сумели принудой народишко собрать, — без какого-либо трепета и как в чём-то не слишком предосудительном покаялся дьяк.
Звенигородский внимательно глянул на него: не пьян ли? Потом снял горлатную шапку, за ней суконный колпак, тафью, провёл ладонью по мокрым от пота реденьким волосам:
— А оброк собрали? Пошто в Москву не выслали?
— Собрать собрали с лихвой, да не у нас казна.
— У кого ж?
— Земство её к рукам прибрало.
— Диво! Земство прибрало! Изымите!
— Поздно, княже, уже не в нашей то власти. Мы сами тут ровно в полоне.
— Смута?
— Нешто можно допустить? Смуты нет.
Вовсе не было похоже, чтоб тучный дьяк со своей масленой рожей и громовым голосищем был чем-то удручён. И ничего не мог понять Звенигородский из его невразумительных ответов. Князя впервые за последние сутки клонило в сон, и он счёл за лучшее отложить разговор на завтра.
— Ну сочтуся я с вами!.. Ну разберусь!.. — Уже бредя под руку с грузным дьяком из съезжей избы в отведённые ему покои, воевода опамятованно встрепенулся: — Смуты несть, а смутьянов, верно, не повывели. Экое потворство!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Ай да заломил шапку, подбоченился, заходил гоголем Нижний Новгород! Но если придирчиво пораскинуть умом: ему ли в драку вязаться? Иной ловко свищет, да петь не горазд. Довольно вроде и того, что город в недавние лета от своих стен тушинские ватаги отбивал, лишь бы самому целу остаться. Верно, тороват он и ловок в торговых делах, однако мошна доблести не замена.
Что и говорить, никакими примечательностями, кроме торга, не мог похвастать перед другими городами Нижний. Но где людный торг, там и людный посад. А посад в Нижнем был каких мало. Отдалённому от границ, а также столицы городу смута не причинила гибельного ущерба, задела его лишь краем. И, разрастаясь год от году, посад уже насчитывал около двух тысяч дворов, более чем половиной лавок на торгу владел, славился знатными в мастерстве плотниками и кузнецами, судовщиками и кожевниками. Не на чём ином — на торговле и ремёслах набирал силушку Нижний.
Нестеснённо выказывал свой норов посад, крепил устои, цену себе знал. Не зря ходила стоустая поговорка: нижегороды — не уроды.
Посадский мир в Нижнем великой порухи не допускал. Мало того, что все тут — и худые, и молодшие, и середине, и лучшие — были сцеплены круговой порукой, каждый к тому же разумел: чем крепче та сцепка, тем крепче и община. А в шатучую смутную пору, которая грозила полным безвластием, полагаться приходилось только на самих себя.
Уговорив престарелого архимандрита Печерского монастыря Феодосия возглавить посольство к Пожарскому, нижегородцы не замедлили с отъездом. В Мугреево вместе с архимандритом выехали отряжённые земством посланцы. В пути блюли строгий порядок. В голове верхом был Фотинка с молчаливыми монахами-стражами, за ними — запряжённая цугом четвёрка крепких лошадей тянула архимандритский возок, следом стремя в стремя двигались на боевых конях Ждан Болтин с сыном знатного поместника Дмитрия Исаевича Жедринского Тимофеем, затем — в розвальнях посадские выборные от торговых людей Фёдор Марков и от мастеровых Важенка Дмитриев и позади всех, за санями с дорожным припасом, — два десятка отборных молодых вершников-копейщиков в новой кольчужной сряде. Чем не высокое посольство!..
Фотинку поразили перемены на княжьем дворе. Въехав первым, он даже растерялся, выискивая глазами свободное место, где можно было бы разместиться. Двор кишмя кишел народом.
Возле рассёдланных лошадей, рогожных кибиток и набитых сеном кошевней скучивались боевые холопы, челядь, крестьянский люд. У бревенчатых стен дворовых построек составлены копья и рогатины вперемешку с насаженными торчком на древки косами. Из людской выбегали девки с горячими ковригами и раздавали их кому попадя. Вверх и вниз мотался журавель колодца.
Невдогад было Фотинке, что, прослышав о нижегородском посольстве, сюда съехались из дальней и ближней округи посланцы вяземских и дорогобужских служилых дворян, пребывающих на постое в Ярополчской волости, одиночные ратники, оставившие подмосковный стан, мужики-пахотники, которым невмоготу стало терпеть набеги разорителей. Но, ещё не ведая, отчего случилось такое столпотворение и кто такие люди, заполнившие двор, Фотинка всё же смекнул: не подай князь надежды на скорый возврат к ратным делам, к нему бы не потянулся народ.
Нижегородцы были встречены радостным гулом. И многоликое сборище враз пало ниц перед выбравшимся из возка Феодосием и не поднялось с колен, покуда всё посольство вслед за своим архимандритом не прошествовало до крыльца и не вступило в княжеские хоромы.