Жребий окаянный. Браслет

Саламата — горячая подсоленная мучнистая масса, похожая на клейстер, — Валентину явно не пошла впрок. Душа отказывалась принимать. Зато уха из выловленных бреднем пескарей и плотвичек очень даже уврачевала его ноющий желудок, истерзанный пьянством. За ухой последовали пять крупных раков и добрый карась, испеченные для него Ванькой прямо на углях. То ли от волнения, то ли от свежего воздуха, но аппетит у Валентина проснулся волчий.

— Вот Михайла наш разъелся сегодня, что твой поп, — беззлобно подтрунивал над ним Шеляга под дружный хохот сидевших вокруг гребцов. — А то обычно и не ест ничего, так, похлебает чуток… Значит, водочка на пользу пошла. — Новый взрыв хохота. — Или ты, Михайла, медком баловался?

— Медом, наверное, — ответил Валентин, вспомнив липкую от сладкого посуду.

— На-вер-но, га-га-га…

— Ты доедай карася-то, — продолжал простодушный Шеляга, вообразивший себя великим остроумцем. — Рыжий-то для тебя особо старается. Прощение вымолить хочет за то, что по башке тебя сегодня огрел.

— Га-га-га…

— Это ж он тебя после того, как ты мне засветил, — объяснял Шеляга. — Ну я вам скажу, робяты, и удар у нашего Михайлы. Тощщой, тощщой, а кулак чижол. Как дал мне в нос, так я с копыток долой.

— Га-га-га…

Валентин держал перед собой за голову и хвост почти обглоданный скелет карася, когда вдруг почувствовал — все, насытился.

— Не могу больше. — Он виновато посмотрел на Ваньку и улыбнулся. — Спать хочется.

— Га-га-га, не может больше… — Этим, кажется, палец покажи, они ржать будут.

— Ладно, будет вам ржать, — постарался урезонить сотоварищей Ванька. — Ну устал человек. Пойдем, Михайла, я тебя на расшиву провожу.

Провожаемые дружным хохотом, они двинулись от костра в темноту, к реке. Отяжелев от горячей пищи, Валентин почувствовал, будто опьянение вновь вернулось к нему. Несильное, но все же. Однако едва они отошли за ближайшие кусты, как Ванька шепнул Валентину на ухо такое, что у него тут же испарились и остатки хмеля, и общее сытое благодушие.

— Михайла, браслет-то у меня. Я его не отдал, хотя тот мужик десять рублев мне за него предлагал. Я-то тебя когда по башке треснул, так он у тебя из кулака и выпал. А я подобрал и спрятал. Думал, твой, хотя допрежь его у тебя и не видел. Но ты не беспокойся, я никому не сказывал. Шеляга и тот не видел. Браслет-то я тебе отдам, но с тебя десять рублев. Это я по дружбе, сам понимаешь. Я ведь мог тому отдать…

— Хорошо, хорошо, — поспешно согласился Валентин. — Где он?

— А там, где мы с тобой лежали по-над берегом. Я дерн ножом вскрыл и под него браслет спрятал.

— Пойдем, достанешь его. Деньги я отдам тебе дома. Здесь у меня столько нет.

— Понятное дело.

Чего стоят здесь десять рублей, Валентин, естественно, точно не знал. Но сообразил, что это огромная, несоразмерно большая сумма. По косвенным признакам они с Лобовым не промахнулись и он попал во времена Ивана Грозного. В его памяти всплыл один фактик из курса истории России, который ему довелось прослушать лет шесть назад. В те времена полугодовая дань с Ливонии составляла десять тысяч рублей. Это с нынешних Эстонии и Латвии вместе взятых! А тут за дешевенький браслет из олова — десять рублей.

— Ну нашел?

Ванька ползал на карачках и гладил траву руками в поисках своего схрона, уже не один раз проходя по одному и тому же месту. Валентин стоял рядом и время от времени подгонял его.

— Да темно же… Завтра с восходом найду.

— Нет, сейчас, — настаивал Валентин. — Иначе ничего не получишь.

То ли эта угроза возымела действие, то ли случай помог, но Ванька почти сразу же воскликнул:

— Нашел!

Валентин почти выхватил у него браслет из рук и спрятал его за пазуху.

— Про деньги, про деньги-то не забудь.

— Не забуду. Как вернемся домой, отдам.

Валентин развернулся и побежал к тропинке, ведущей вниз к расшиве.

Он решил не ложиться в палатке (спящий там же Ермил так громко сопел, что заснуть не было никакой возможности) и вытащил свой матрас под открытое небо, подальше от шумного приказчика. Вытянулся на матрасе, потом пару раз повернулся в поисках удобной позы. Сейчас главное — быстро заснуть и смыться. Объект неперспективен. Социальное положение — хуже было бы только попасть в крестьянина или, положим, в гребца. Полезные навыки отсутствуют. Возраст — вроде ничего, но здоровье и телосложение — тоже хуже некуда. И самое неприятное — Валентину так и не удалось нащупать собственное сознание этого алкоголика.

Он еще раз повернулся на бок и сам не заметил, как уснул. Плотный белый туман, клубясь, начал наползать со всех сторон, заполняя собой весь его сон. Валентин скользнул в этот туман, оставляя тело объекта, и легко и быстро поплыл туда, где ждал его Лобов.

II