Жребий. Рассказы о писателях

На этом материале, по этому сюжету можно бы написать другой, как говорится, развернутый рассказ, с реалиями быта, места и времени, с проникновением во внутренний мир действующих лиц: здесь и юношеская гордость по поводу первых знаков отличия, тут и зависть однокашника, не получившего этих знаков, тут и крах отроческой дружбы, и резкое размежевание жизненных установок. Все эти состояния, положения и ситуации уже разработаны в литературе. Однако Голявкин написал свой рассказ без оглядки на традицию. В рассказе всего тридцать строк, да и строчки-то укороченные, рваные, сплошь многоточия. Экспозиции нет, четыре пятых рассказа занимает диалог, спотыкающийся, косноязычный, построенный на недоговоренностях. Однако рассказ весь живой, действенный, в нем нет привычных изобразительных средств, но резко выражены взгляд автора, его волевое начало и вместе с тем его усмешка над человеческими слабостями, такая добрая, такая понимающая!

Все эти свойства и особенности дарования Голявкина впоследствии будут причудливо варьироваться, развиваться: каждый новый рассказ — это обязательно эксперимент, изобретательство, поиск не только жизненной ситуации, но и формы, окраски. С годами рассказы станут чуть попространнее, обрастут бытовыми подробностями, обретут бо́льшую определенность авторской мысли, появятся на свет свидетельствующие о зрелости мастера вещи: «В гостях у соседа», «Не хотите ли выстрелить из лука?», «Густой голос Выштымова», «Калейдоскоп», «Веселые ребята».

Я говорю о «взрослых» рассказах Голявкина, однако все сказанное относится и к его книжкам для детей. Правда, в детских книжках больше заметен профессионализм, дает себя знать привычка к каждодневному труду за столом, отработанность приемов и стиля, адаптация сложностей жизни применительно к детскому сознанию, некоторая назидательность, нужная детям. Но вместе с тем Голявкин везде остается самим собой — неистощимым экспериментатором, изобретателем, художником.

Голявкин стал писателем, но в нем сидит и живописец; мир в его рассказах цветной, хотя сочинений, специально посвященных художникам, ремеслу живописи, он не пишет. Он выявляет в своих героях, самых обыкновенных людях, художественные задатки, чаще всего герои и не догадываются о них, но подспудное стремление взять в руки кисть и что-то такое покрасить живет в каждом, а непосредственное, личное, действенное приобщение к красоте — это пусть незаметный, крохотный, но обязательно сдвиг в сторону счастья.

Вот рассказ «Красные качели». Он начинается так: «Канитель Сидорович вставал в пять утра, шел в лес за грибами...»

Такое прозвище у человека: Канитель. Он работает продавцом в магазине и до того медлителен, скучен, вял, неинтересен, что окрестили его Канителью. К тому же он грибоед, ест грибы не потому что любитель грибной охоты, а для экономии. Вся жизнь его — беспросветная скука. И вдруг этот самый Канитель Сидорович нежданно для всех окружающих и для себя самого решился покрасить обыкновенные скучные качели в садике в красный цвет. И что-то вдруг изменилось: ожило, заиграло, просвет появился...

Как, почему, что случилось с Канителем Сидоровичем, какую он пережил внутреннюю борьбу, какова диалектика его души — это Голявкина не интересует. Все происходит в этом рассказе, как и в других рассказах, спонтанно, неподготовленно, вдруг. Голявкину важно, что человек встряхнулся, крепко встал на ноги, поднял голову.

Помните, я говорил о подчеркнуто независимой стойке, повадке, манерах Голявкина? Таков же он и в отношениях со своими героями: не опускается до соболезнования, не склоняет голову перед авторитетами и столпами. Принципиальную прямизну человеческого стана он понимает как наиболее естественное положение, способствующее и независимости духа. Тут и опора особенному, опять же принципиальному голявкинскому оптимизму.

Голявкин пишет человеческую комедию. Именно так он сам неоднократно определял свой жанр, сверхзадачу своего творчества — «человеческая комедия». Что это значит?

В жизни людей, если вглядеться в нее и вдуматься, много смешного, нелепого, высокое соприкасается с низменным, красивое с безобразным, дремучее — с ультрасовременным, высокие скорости научного прогресса развиваются на фоне испокон веков расположенного к неподвижности быта. Да мало ли еще? Под скорлупою общепринятых, таких серьезных, может быть, даже и респектабельных форм жизни, таятся орешки фантазий, несовместимостей и парадоксов. Даже высоко ценимое мягкосердечие может вдруг оказаться не такой уж абсолютной добродетелью, а дорогая нам простота, как известно, бывает хуже воровства. Человеческая психика — отнюдь не таблица умножения. Стоит попробовать расколоть скорлупу, доберешься до ядрышка. Расколоть ее можно при помощи смеха: смеяться над тем, что смешно, приглашает и учит читателей Виктор Голявкин.