Жребий

— Да перестаньте вы паниковать! — сказал Нетудыхин, опять не сдержав себя.

— Никакой паники нет, — сказала твердо она. — Все равно это рано или поздно случится. Так лучше я уж тебе скажу заранее. Мало ли как со мной может дело обернуться. Одна я на земле, одна. Война всех у меня забрала. Эх, Тимоша, ничего ты не знаешь!.. Ладно, слушай и не перебивай. Мне и так нелегко с тобой разговаривать. Снимешь икону, раскроешь ее и посмотришь, что там лежит в середине. Кое-что из этого я хотела преподнести твоей жене. Но, видишь, как получается: никак не получается. Если умру, это тебе мой дар. Не транжирь только без крайней надобности. За Кузьму не забудь, похоронишь рядом со мной. Чтобы не было мне там скучно. А теперь ступай. Я устала.

Она закрыла глаза и отвернулась. Нетудыхин находился в крайней растерянности. Он не знал, как ему поступить в данном случае. Просто подняться и уйти казалось ему невозможным. Он долго, в молчании, сидел у ее кровати. Сумка с продуктами, которые он принес Захаровне, стояла рядом. Он выгрузил ее содержимое в тумбочку, потом, наклонившись, тихо сказал Захаровне:

— Я приду завтра после обеда. Вы меня слышите?

— Да-да, — сказала она, не открывая глаз. — Иди с Богом.

И Нетудыхин, с тяжелым чувством на душе, вышел из палаты. Было совершенно ясно: отныне его отношения с Захаровной переходят в качественно иную плоскость. И дело заключалось не только в признании хозяйки о ее сбережениях, нет, нечто большее теперь сближало их. Но подобрать этой новой ситуации определение Тимофей Сергеевич пока не находился. Что-то здесь еще не ухватывалось им, ускользало и больше чувствовалось, чем сознавалось. Удивила его, конечно, та твердость, доходящая до властности, с которой Захаровна вела с ним разговор. Такой ее Тимофей Сергеевич не знал. И досадно огорчила вновь возобновившаяся просьба о его женитьбе. Тут он утешить ее ничем не мог, хотя и подумал: "Может, она и права". Но та женщина, которая могла бы стать его женой, была сегодня от него далеко. Разменивать же в очередной раз любовь на сексуальное умиление — зачем? Это казалось ему бессмысленным и было бы для него повторением варианта с Натальей Сергеевной.

Понял Нетудыхин и то, что дарственный жест Захаровна не был результатом сегодняшнего ее положения. За всем этим стоял давно продуманный ею замысел. Но сейчас Тимофея Сергеевича больше тревожило, окажутся ли драгоценности хозяйки в сохранности. А вдруг Сатана их уже успел увести? И все обернется тогда совершенно катастрофической стороной: хозяйка, в минуты недуга, доверилась о своих сбережениях квартиранту, а он, негодяй, возьми да и укради их, — чем не версия? Очень правдоподобно, любой суд клюнет на такую версию. Лучше бы она ему о своих побрякушках вообще ничего не говорила.

Дома, в волнении, Нетудыхин снял запыленную икону и прошел с ней на кухню. Протерев Богородицу полотенцем, он раскрыл ее и обнаружил в корпусе иконы небольшой раздувшийся кошелек. Молча перекрестился: слава Богу, цел. Потом он расстелил на столе полотенце и высыпал на него содержимое кошелька. Рассортировал изделия. Получилось: пять золотых колец разных размеров; три перстня с камнями; золотые женские часы с браслетом; один кулон без цепочки; одно серебряное ожерелье; крупный золотой крест на цепочке с рельефным изображением распятого Христа; платиновая брошь, усеянная мелкими бриллиантами, — всего тринадцать изделий. Тринадцать! Опять эта чертова цифирь преследовала его. Но он не придал этому значения. Надо решать, куда теперь все это добро запрятать. Таскать ежедневно с собой до возвращения Захаровны? Тимофей Сергеевич сложил все драгоценности в кошелек и прикинул на руке вес: изрядно, только карманы обрывать таким кошельком. А может, положить его обратно и пусть он себе там лежит, как лежал до сегодняшнего дня? Нет, рискованно: за то время, которое Тимофей Сергеевич ежедневно отсутствует, можно до мелочей перешмонать не только комнату Захаровны, но и всю квартиру.

И тут Нетудыхин припомнил, что Кузьма, столкнувшись впервые с Сатаной, встретил того беспричинной и яростной агрессией. С чего бы это? Неужто собака интуицией учуяла в нем олицетворенное Зло? А ведь можно запрятать кошелек под коврик у Кузьмы. И тот падет трупом, но никого из посторонних не подпустит к себе. Это идея!

Он позвал к себе Кузьму, и они вышли в прихожую на обследование. Место для Кузьмы располагалось в боковой нише трехсекционной тумбы для обуви. Над ней размещалась вешалка для верхней одежды. По размеру ниши Захаровна сшила Кузьме толстый ватный коврик, и он служил собаке постоянным лежбищем.

Тимофей Сергеевич вытащил коврик, уложил в угол тумбы кошелек и опять застелил нишу ковриком.

— Место, Кузя, иди на место! — сказал он.

Пес нехотя повиновался, но не лег, а сел, совершенно не понимая, зачем это Тимофею Сергеевичу понадобилось загонять его в ящик среди бела дня. Он сидел и выглядывал оттуда на хозяина удивленными глазами.

— Отлично! — говорил Тимофей Сергеевич. — Отлично! Настоящая охрана!