Жребий

Из отряда на эту работу снаряжали человек 20–25. Каждый из нас — командир-некомандир — берет снаряд на плечи, и несем мы этот смертоносный груз в самую глушь леса. Где-то так километров семь несем. Там у нас бочки металлические и деревянная тара заготовлена. Да, забыл. В отряде командир назначает двух человек головки откручивать снарядные. Это смертельно опасная работа. Чуть-чуть стукнул — все, хана: снаряд взорвался. Работа должна выполняться аккуратно и крайне осторожно.

— А были случаи взрыва?

— Нет, Бог миловал. Я сам несколько раз раскручивал… Ну, приносим снаряды. Отворачиваем головки. Подвешиваем снаряды на крючках в бочках и зажигаем костры. Выплавляем тол. Бочки от огня становятся красными. Тол по лотку стекает в ящики. Когда начинает застывать, туда толовую шашку втыкаем. Без запала. Чтобы она там с основным толом спаялась. Получаются толовые брикеты. Для одного такого брикета надо выплавить тол, примерно, из двух снарядов. Чуть, может, меньше.

Заготовленные брикеты доставляем в отряд. Пока разведка не донесет нам, что ожидается, скажем, прохождение поездов с бронетехникой или живой силой, мы бездействуем. Занимаемся чем-то другим. Железная дорога у нас находилась под постоянным наблюдением. Наши люди сообщали нам постоянно о характере грузов и графике поездов.

Ну, как это делалось зимой в том же сорок первом? Обыкновенно, мы подрывали ночью. Идем на задание отделением. Берем в деревне сани, хозяина с собой берем, но правим мы. Приезжаем в лес, к железной дороге. У нас шнур с собой метров пятьдесят, брикет тола с запалом, все прочее. Нас семь человек. Один остается с хозяином, около лошадей. Два человека идут на закладку мины. Два на стреме, в случае немцы будут идти. И двое на шнуре. Идет состав. Двое берут шнур и бегут в сторону леса. Чтобы выдернуть чеку при приближении паровоза. Взрыв! Мы на сани и хода!

Очень примитивной системой, надо сказать, мы пользовались попервах. Потом мы это дело усовершенствовали. Был у нас майор в отряде. Фамилию его я сейчас уже не помню. То ли грузин, то ли осетин по национальности, не знаю. Но точно помню, что он был с Кавказа. В общем, придумал он устройство, которое работало автоматически, без шнура. Машинка его действовала на электрической батарейке. Контакт выставляли на толщину спички. Мину устанавливали под рельсами и засыпали, чтобы не было видно. Еще раз проверяли контакт и только тогда соединяли концы. Тонкая работа. Под тяжестью паровоза образуется замыкание цепи, получается взрыв. Немцы догадывались об устройстве нашего изобретения. Стали пускать впереди паровоза три-четыре вагона с песком. Ни хрена: вагоны проходят — на паровозе происходит взрыв. Так что, мы эту дорогу, Ковель-Сарны, останавливали не раз. Потом они уже стали пускать впереди поезда солдат, где лесная местность, а за ними шел поезд. Мы начали утыкивать железнодорожное полотно противопехотными трехрожковыми минами. На всякую ихнию хитрость мы отвечали своей хитростью. Притом, я тебе скажу, Тима, люди наши оказывались на голову придумковатей немцев.

— Но как же вы жили зимой? Все-таки лес, и каждый день что-то надо есть.

— Как? Так и жили. Что такое землянка, знаешь? Посередине столб, сволок на нем лежит добротный. Сверху — три наката кругляка, укрытого толстым слоем земли и дерна. Нары послатые… С одной стороны нары, с другой — железная бочка с трубой. Чтобы трошки можно было протопить. Посередине — стол. Но там всегда было тепло, потому что всегда были люди. Если ты не в селе, в лесу зимой ты никуда не денешься, кроме землянки. А подступиться к отряду не так просто. Мы находились от села где-то километрах в двенадцати. Это была местность болотистая и труднопроходимая, с одной только дорогой. Между отрядом и селом была застава, другая — в самом селе. Село имело полосу в пять километров, за которую воспрещено выходить кому бы то ни было. Даже полицейским, если, конечно, те не работали на нас… Ну, а еду мы попервах собирали у крестьян, помогал староста: картошку, крупы, хлеб, сало… Потом мы организовали кухню у себя на базе. И погреба порыли, и соления даже запасали. Партизаны — народ хозяйственный. По крайней мере, голодных не было.

Да-а. Так я провоевал до мая 44-го. За эти два с лишним года мной было пущено под откос восемь эшелонов. Это когда мину ставишь лично ты, взорванный эшелон считается за тобой. И плюс еще девять совместно с отделением. Ты обрати внимание на эту цифру: восемь!

— Это много или мало? — спросил простодушно Нетудыхин.

— Дело не в этом. Дело в том, что за каждый эшелон потом была расплата… Занимались мы, конечно, не только железной дорогой. Подрывали склады, мосты, уничтожали немцев на грунтовых дорогах — в общем, делали все, что могло немцам навредить. Район наших действий охватывал треугольник Камень-Каширский — Ковель — Маневичи. Под Сарными там уже другой отряд орудовал.