Жребий

Вдруг приказ командира полка: расходиться по ротам. Будем выходить из окружения через болото. Впереди нас, доложила разведка, большое болото. Раненые идут последними. Ну, меня не назначили их сопровождать. Назначили кого-то другого.

Бросаем технику, лошадей. А лошади у нас в полку были, Тима, я тебе скажу! Красавцы! Мощные тяжеловозы. Любое орудие пара лошадей вытаскивала. Выпрягли — отпустили в лес. Жалко.

Да-а. Подошли до болота. А ему конца не видно. Тут не то, что лошадьми не пройти, а хотя бы пеше как-то пробраться. Но другой-то дороги у нас нет. Кругом немцы. Надо идти.

Мы пробирались целую ночь. Целую ночь, как по подушке шли. Такое болото, травой заросло, корчи, блядь… Я эти Припятские болота запомнил на всю жизнь. Когда ступаешь, оно прогрузает. Для следующего шага ногу надо закидывать высоко очень. Потому что впереди бугор. Понял? Как по покрывалу шли. Если бы так пух внизу был, а покрывало сверху, — вот оно похоже. К рассвету, наконец, перешли. Там еще канава, помню, была. Я в эту канаву вскочил. А она, знаешь, все равно как мазут… Ну, ладно. Продвигаемся дальше. Наткнулись на провод немецкого телефона. Э, ребята, значит, мы еще в окружении. И здесь немец.

Выходим на село — немцы! Мотоциклы во дворах стоят, машины. Но у нас такое ощущение, что это последний немецкий рубеж. Дальше немца нет. И какой-то дурень возьми и закричи: "Ура!" Солдаты побежали вперед. Они нам как дали "Ура!", как дали! С пулеметов, с минометов! Я вижу, дурная курятина, давай правее брать, ближе к лесу. А он, падлюка, чешет по нас почем зря, — ну что ты ему сделаешь! Нас большинство там полегло, большинство! За это дурацкое "Ура!" Если бы мы подошли потихоньку до села, неожиданно ворвались, мы бы их накрыли. А то мы, почти на открытой территории, — там сосна, там сосна — закричали "Ура!" Но пуля-дура учит на бегу: левый край тоже прижался к лесу. Стали мы обходить село с двух сторон. Как сейчас помню, младший лейтенант кричит "Вперед!" Куда вперед, дуралей? Сначала надо соображать. Это мы уже в село вскочили. От одной хаты до другой перебегаем. А немец шурует, гад! И все чего-то пули ложатся впереди нас. Глаза песком забивает.

Заскочили в дом. Я глядь во двор — вижу, он из слухового окна соседнего дома строчит. Вот почему, он так плохо стреляет: ему там, видно, неудобно. Ну, я так прикинул, где он сам должен находиться, прицелился — бац! Вижу, ствол пулемета задрался к небу. И тишина. Готов фриц! Это был первый мой убитый немец, хотя я его в лицо и не видел.

Осмотрелись в хате — никого нет. Под кроватью стоит целое ведро табака. Притом старый табак, крышеный. Все честь честью. И папиросы пачек с полсотни тут же. "Дели". В маленьких пачечках, десять штук в пачке. Ну, мы это все быстро расфасовали по карманам, полбуханки хлеба нашли и оприходовали кувшин молока. Все это на ходу, бегом. И давай, значит, отходить — уже на ту сторону деревни.

Собрались в лесу — ну, чтобы тебе не соврать, если человек сто двадцать — сто тридцать от полка осталось, — так это хорошо. А может, меньше. Черт его знает, я же их не считал. Пошли дальше.

Часа полтора прошли — опять хутор какой-то попался. Но без немцев. Сделали привал. Мужики жрать хотят. Я — вроде ничего. Я ж-то вчера консерву килограммовую улопал. Потом я пару ложек еще баланды с ранеными съел. Молоком сегодня и хлебом подкрепился. А большинство-то уже вторые сутки ничего во рту не держало.

Ну, командир полка посылает, чтобы пошли раздобыли еду хоть какую. Пошли трое бойцов с лейтенантом во главе. Приносят килограммов пять пшена, вещевую сумку картошки. Это на сто с лишним человек. Давай варить. Поделили — получилось каска на 10–12 человек. Каска! Обыкновенная каска, что надевают на голову. Этого варева. А хлеба ж нет. Заморили червяка и опять снялись.

Так мы, петляя, отступали трое суток подряд. И немцы нас выстреливали, как зайцев. Знаешь, заяц, когда попадает в силки, начинает беспорядочно метаться и кричит, как человек. Оно хоть и фамилия у меня Зайцев, а сказать надо правду: вот такое состояние, наверно, было и у нас. Только что не кричали, люди все ж. Куда не ткнемся — везде немцы. Словно мы к ним пришли, а не они к нам.

На четвертые сутки решили привал сделать. Народ охлял: нужен отдых. Командир полка приказывает окопаться. Каждому бойцу вырыть себе окоп. Если немцы нападут, будем сражаться до последнего. Глубина окопа где-то метр тридцать — метр сорок. Я, как окоп вырыл, ввалился в него, ногу вот так на затвор, и как заснул, что мертвый. Клянусь, я ничего не слышал. Потому что у меня документы из заднего кармана выпали и там, в окопе, и остались. Понял?

Утром, где-то так часов около четырех, пролупался — светает! А мне только что снилось, что вроде мы попали под бомбежку. Высунулся из окопа — все дымит кругом, гарью воняет. Смотрю, там человек копошится, там вылазит. Слышу, где-то далеко самолеты гудят. Но все тише и тише. Значит, отбомбились, улетают. Оказывается, что получилось? Видно, немецкая разведка ночью наткнулась на наше расположение и донесла своим. А те выслали бомбардировщики.