Жрец смерти

Но как могла деятельность директора центра на пользу малоимущим, тяжело больным детям сочетаться с деяниями кровожадного серийного убийцы? Я вспомнила холодильник в подвале особняка маньяка, а в нем – человеческую голову и изъятые внутренние органы. И морозильный шкаф, забитый изуродованными телами. Не может же святой оказаться бесом!

Да нет, может. Потому что святость его не настоящая, а фальшивая. Наигранная. Служащая в качестве прикрытия. Не исключено, что профессор Винокур – виртуозный хирург. Но одновременно – жестокий маньяк. Одно другого не исключает.

Только теперь мне стали понятны слова Светочки. Она уверяла, что маньяк навестил ее, но в другом обличье. Конечно, навестил – я же сама видела руководителя центра, выходившего из отделения, в котором лежала девочка. Вероятно, он побывал и у нее.

А еще смех! Мне ведь показалось в коридоре клиники, что до меня донесся смех маньяка. Только я сразу внушила себе, что у меня слуховая галлюцинация. Нет, никакая не галлюцинация, наверняка я и слышала смех маньяка – то есть профессора Винокура!

Смех, конечно, смехом, но доказательств-то в моем распоряжении практически не было. Потому что меня самой как бы не существовало. О том, что я причастна к этой истории, знали только сам маньяк и я.

Решение пришло моментально, мне стало понятно, что следует сделать. Новый заказ может подождать. Как, впрочем, и новая фотосессия. Сначала нужно разрешить эту проблему. Причем радикальным способом. То есть убить профессора Винокура.

Для меня, профессиональной убийцы, это дело привычное. Маньяку удалось избежать смерти в пылающем особняке? Но теперь у него – ни малейшего шанса. Ему предстоит умереть.

Но, подумав как следует, я немного охладила свой пыл. Убить Винокура, конечно, не сложно. Но если я его просто убью, то его похоронят как героя. Еще бы, почтенный врач ушел в мир иной! Может, и орденом посмертно наградят.

Убить его я всегда успею, не сомневаюсь. Важнее всего сейчас – доказать, что именно он является маньяком. И что на его совести десятки жертв.

Вот это сделать гораздо сложнее. Ведь требуется не что-нибудь, а посадить безжалостного убийцу на скамью подсудимых и чтобы суд пришел к однозначному выводу: он и есть маньяк.

Задача не простая, но выполнимая.

Теперь я знала, чем мне предстоит заняться в ближайшее время. Потому что и бедная девочка Света, и прочие безымянные жертвы жаждали мести. Ангелом мести стану я, Ника Соловьева Профессиональная убийца.

Да, убийца. Но как я ею стала? Я не люблю вспоминать об этом, но все же, все же…

Как я стала убийцей

Вряд ли кто-то из детей мечтает стать киллером. Я, та самая, которая является сейчас убийцей, киллером, машиной уничтожения чужих жизней, тоже не мечтала в детстве об этом.

То были далекие советские времена – для кого-то благословенные, для кого-то проклинаемые. И мечтала я, насколько помню, быть врачом. Потом учительницей. Еще кем-то. Даже водителем трамвая. Но, разумеется, не киллером. Собственно, тогда и понятия такого не было.

Свое первое убийство я совершила в возрасте шестнадцати лет. А к тому времени уже много лет находилась на попечении советского государства. И была в курсе того, что родители от меня не отказались, хотя в детских домах, где я успела побывать, было много отказников. Имелись там и дети тех, кого лишили родительских прав.

То есть с прочими ребятами все было более-менее понятно. А вот что приключилось со мной, никто не знал. И это меня интересовало. Хотя бы потому, что по детскому дому, в котором я оказалась в возрасте восьми лет, вдруг распространился слушок: мои родители – психи, которых содержат в дурдоме в отделении для буйнопомешанных.

Одно дело оказаться в новом детдоме совсем крошкой, и другое – когда тебе уже восемь лет. Потому что детдомовцы взрослеют намного быстрее своих сверстников, растущих в семьях.

В приюте, куда меня определили, имелись свои группировки, свои вожаки и свои «неприкасаемые». Тогда, в возрасте восьми лет, я была довольно неуклюжей, склонной к полноте, а в экстремальных ситуациях к заиканию бледнолицей девчушкой. Поэтому в первый же день, в первый же час, вернее даже, в первую минуту моего пребывания там мое место определилось – меня зачислили в разряд «лохов».

Я помню тот на редкость жаркий сентябрьский день, когда впервые переступила порог моего нового жилища, детского дома, расположенного в Подмосковье. До того я жила в Ярославской области, а еще раньше – под Ленинградом.

Располагался детский дом в бывшей дворянской усадьбе, центральный корпус представлял собой ветхий, но все еще величественный дворец с дорическими колоннами и гипсовыми львами у входа. Учреждение было какое-то особое, экспериментальное, где воспитывались только девочки.