Жрец смерти

Вначале меня поразило само здание – еще бы, вдруг выяснилось, что я буду жить в настоящем дворце. (Детский дом, в котором я пробыла около полугода до этого, закрыли на капитальный ремонт после пожара, моих подруг отправили в другое место, а вот меня сюда, в это подмосковное заведение.) Я зашла в огромный холл, в котором веяло прохладой и стояла тишина. Но тишина длилась от силы пару минут, потому что прозвенел звонок – и раздались крики, топанье, появились дети различных возрастов.

С опаской поглядывая на них, я жалась в сторонке и пыталась понять, кто же из них станет моими новыми друзьями. Причем отчего-то пришла к выводу, что новый детский дом, расположившийся в бывшем княжеском дворце, станет для меня тихой гаванью.

Как же я ошиблась!

Когда на лестнице появилась колоссальная фигура, чем-то напоминавшая мне Винни Пуха из мультфильма, я сразу ее заметила. Это была чрезвычайно полная и чрезвычайно некрасивая девочка, вернее, девица-переросток с черными усиками над верхней губой и уродливыми красными прыщами по всему лицу.

Я обратила внимание на то, с каким почтением расступаются прочие обитательницы детского дома, уступая дорогу жирнячке. Ее сопровождала группка из нескольких девок, которые, как я узнала позднее, были ее преданными подругами, а вернее – «шестерками».

Шароподобная особа шествовала по ступенькам, посматривая на всех, как работорговец на невольников. Заметив у какой-то девочки конфету, толстуха нахмурила косматые брови, и одна из «шестерок» протянула к той руку. Девочка беспрекословно отдала конфету.

– Ты что, дурку включила? Это же не все! Ну-ка, живо гони все свои запасы! Я знаю, тебе бабка постоянно присылает вкусненькое! – произнесла жирная особа неожиданно тонким, каким-то писклявым голосом.

Контраст между монументальной внешностью и кукольным голоском был столь смешон, что я не выдержала и прыснула. И только потом заметила, что больше никто не засмеялся. И не только не засмеялся, но и улыбки, даже тени улыбки себе позволить не посмел. На лицах двух, если не трех десятков девочек застыло мученическое выражение, этакая смесь покорности и ужаса.

Не обращая внимания на несчастную жертву, которая протягивала дрожащими руками кулечек, на дне которого покоилось несколько конфет, жирнячка двинулась ко мне. Зато одна из ее «шестерок» с жадностью вырвала кулечек со сладостями из рук девочки да еще заехала ей ладонью по лбу. Девочка со всего размаху села на пол. Наверняка ей было больно, но она даже и пикнуть не посмела, только на глаза ее навернулись слезы.

Толстуха тем временем подошла ко мне. Вокруг меня образовалось кольцо из зевак. На лицах некоторых я видела сочувствие, но в большинстве своем – нескрываемую радость и облегчение. Как будто они были счастливы, что не попали под горячую руку монументальной особе.

– Кто такая? – спросила жирнячка у своей свиты.

Несмотря на то что явно попала в переплет, я снова прыснула. Уж слишком писклявый и противный голос был у прыщавой толстухи.

– Новенькая! – услужливо доложила той одна из «шестерок». – Я слышала, как о ней преподы говорили. Что ее привезут к нам сегодня.

– Прежний детдом сгорел, – сообщила другая.

Губы толстухи раздвинулись в зловещей ухмылке.

– Значит, сиротка к нам пожаловала, – подытожила она. – Погорелица из цирка шапито. Надо такое как следует отпраздновать!

Ее свита подобострастно загоготала. Рассмеялись и некоторые из прочих девочек. Жирнячка же, придвинувшись ко мне так, что я могла чувствовать запах пота, исходивший от нее, пискнула:

– И что же тебе тут смешным показалось?

Так как я была честным ребенком, то и ответила правду-матку:

– Ты. И твой голос. Ты говоришь так, как будто на горшке сидишь!

Лица «шестерок» окаменели. Прочие школьницы, кажется, побледнели. А толстуха вдруг схватила меня за горло своими ручищами и стала трясти, приговаривая:

– Еще раз посмеешь про мой голос что-то вякнуть, я тебя живьем закопаю!

Силы в этой особе имелось предостаточно, и я была как тряпичная кукла в ее руках. В глазах у меня потемнело, в ушах зазвенело. Мне хотелось одного – чтобы девица отпустила меня.

– Что тут происходит? – донесся до меня, как из тумана, голос.

Толстуха швырнула меня на пол. А потом плюнула в мою сторону.

Появилась молоденькая воспитательница, и жирнячка же первая доложила:

– Елена Владимировна, тут новенькая на всех бросается. Пыталась вот ей лицо расцарапать!

Она указала на одну из своих «шестерок», и та с готовностью закивала, живописуя в деталях, как я едва не лишила ее зрения.

Елена Владимировна, качая головой, помогла мне подняться. Я украдкой вытерла мерзкую желтую слюну толстухи, висевшую у меня на волосах.

– Сдается мне, Куприянова, ты опять сочиняешь. И, как всегда, ты первая ее задирать стала.

Жирная девица, сделав удивленное лицо, развела руками и сказала:

– Елена Владимировна, миленькая, здесь же столько свидетелей. И все подтвердят, что я говорю правду. Мы просто шли мимо новенькой, а она на нас набросилась. Прямо бешеная!

Преподавательница, устало вздохнув, спросила у собравшихся: