Жрецы

Абанты, сняв все, за исключением набедренных повязок, увлеченно жарили на вертеле баранью тушу, время от времени обмениваясь гортанными возгласами и сбрызгивая жаркое винным уксусом из глиняного кувшинчика. Бледные, но от того не менее жаркие языки огня жадно лизали истекавшую шипящим жиром баранину; мускулистые тела абантов лоснились от пота и, казалось, тоже сейчас начнут шкворчать и дымиться; дразнящий аромат растекался по двору - и Иолай, в общем-то не голодный, не выдержал.

Он встал, подошел к костру, одним движением выдернул из лежащего рядом бревна широкий разделочный тесак - и, сочно врубившись в бараний бок, оттяпал себе добрый кус чуть подгоревшего по краям мяса. Абанты одобрительно хмыкнули, один из них протянул Иолаю пол-лепешки и пучок чуть привялой зелени - после чего с удовольствием расхохотался, когда Иолай запустил крепкие зубы в пропахшую дымом баранью плоть.

По двору неторопливо и деловито сновали слуги, прохромал куда-то страдающий от похмелья дамат, его чуть не сшибли трое одетых в козьи шкуры детин, волокущих корзины с провизией; неподалеку коротко и умело ухал топором мясник; две молодухи, не слишком старательно завернувшиеся в голубые пеплосы, одарили Иолая многообещающими улыбками и быстро прошмыгнули мимо, потому что хмурый молодой человек не обратил на их улыбки никакого внимания.

Ворота пронзительно заскрипели, жалуясь на стражников, тянущих створки в разные стороны, и во двор неторопливо въехала влекомая гнедой парой колесница.

Басилей Эврит бросил поводья одному из стражников, по-молодому спрыгнул наземь, оправляя белоснежный фарос - накидка идеально подходила к буйно-седой гриве Эвритовых волос - и махнул рукой поднявшемуся с поленницы Иолаю.

Именно в этот момент - ни секундой раньше - Иолай принял решение.

Он понимал, что пытаться незаметно выведать у Эврита Ойхаллийского что бы то ни было - все равно что воровать звезды с неба.

Иолаю, будь он хоть трижды племянник Геракла, басилей Ойхаллии всей правды не скажет.

Иолаю - не скажет.

Иолаю.

Ну что ж, Орхоменская битва в сравнении с тем маневром, который (возможно!) разговорит Эврита, покажется детским лепетом...

- Ты не на состязаниях? - подошедший басилей удивленно-доброжелательно смотрел на молодого человека с куском баранины в руке.

- А что я там забыл? - лениво и даже несколько грубовато поинтересовался Иолай.

Брови Эврита поползли вверх, тесня морщинистый лоб.

- Разве ты не надеешься завоевать руку моей дочери Иолы?

- Такой лучник, как я? Ни в коем случае. Если бы здесь были колесничные ристания - тогда другое дело... Нет уж, пусть мои... дядя и отец состязаются. Кстати, басилей - а почему ты сам здесь, вместо того чтобы демонстрировать женихам свою легендарную меткость?

- Уже продемонстрировал, - усмехнулся Эврит, кривя узкий рот. Теперь до самого последнего тура мне на поле делать нечего.

- Не сомневаюсь. Похоже, за четверть века - с того дня, как ты впервые приехал с сыном в Фивы, чтобы учить будущего героя - ты мало изменился.

Уже собравшийся было уйти Эврит застыл на месте; потом медленно повернулся к Иолаю, который как ни в чем ни бывало жевал баранину, отирая заливающий бороду мясной сок.

- Ты не можешь рассуждать о подобных вещах, юноша, - негромко, но с твердым нажимом на слове "юноша" произнес басилей, каменея лицом.

- Не могу, - хрустя подгорелой корочкой, согласился Иолай. - Но рассуждаю.

- Ты полагаешь, нам есть о чем поговорить?

- Пожалуй, басилей.

- Тогда - не совершить ли нам омовение?

- В такой жаркий день? С удовольствием! - Иолай сделал вид, что неожиданно вспомнил о хороших манерах.

Челядь исподтишка сопровождала их любопытными взглядами - таких разных людей, сурового басилея Ойхаллии и юного возничего Геракла - и только когда оба скрылись в недрах дворца, рабы и слуги, опомнившись, вернулись к прерванной работе.

9

Пар горячими струйками клубился над глазурованной глиной, и Иолай с наслаждением погрузился в воду, откинувшись спиной на гладкие керамические плитки, облицовывавшие ванну.

Банное помещение Эврита приятно удивило его - в отличие от остальных строений и покоев дворца, носивших печать если не бедности, то небрежения и запустения, здесь было чисто и уютно; и в соседней пристроечке уже суетились две семнадцатилетних девочки, при виде Иолая накинувшие на бедра льняные полотенца.

Одна из них - синеглазая худышка с забранными сзади в узел пышными светлыми волосами - усердно таскала лекифом [лекиф - черпак] воду из громадного бронзового котла на трех оканчивающихся копытцами ножках, заполняя вторую ванну и искоса поглядывая на стоявшего рядом басилея; другая же, черноволосая и полногрудая уроженка Фессалии (только плодородная Темпейская долина рождала вот таких женщин, чуть ли не с рождения предназначенных для любви и материнства), поддерживала ровный огонь в очажных углублениях под котлом.