Жрецы

- В жертву? Кто - они?! Кого - их?! - холодея, прошептал Алкид, незаметно стараясь отвести возбужденного ойхаллийца от края стены.

Ответа он не услышал.

Лишь странные слова неожиданно возникли в сознании: "Я, Аполлон-Тюрайос..." - и над Тиринфом запахло плесенью.

13

- Прими гостя, мудрый Автолик, - негромко произнес Иолай, стоя на пороге мегарона, куда его проводил молчаливый крепыш-слуга, и ничего не видя после яркого солнечного света.

- А почему ты не говоришь мне "радуйся", друг мой Амфитрион? донесся от холодного очага насмешливый старческий голос. - Или ты полагаешь, что я слишком дряхл, чтобы радоваться?

Глаза мало-помалу привыкли к сумраку, и Иолаю наконец-то удалось разглядеть ложе больного, рядом с которым на крепком буковом табурете сидел... Гермий.

- Он знает, - негромко бросил юноша-бог. - Я ему рассказал. Как раз перед твоим приходом.

И Иолай понял, что Автолик умирает.

Дело было даже не в том, что старый друг уже давно перевалил через шестидесятилетний рубеж, что голова его облысела, лицо исполосовали морщины, а и без того грузное тело бывшего борца стало откровенно жирным и неподъемным.

Дело было не в этом.

- Извини, что не встаю, - знакомо ухмыльнулся Автолик. - Вот, отец говорит, что перед смертью вставать вредно... и недостойно. Да и кто он такой, этот Танат, если ему наш мальчик бока намял?! Встречусь с Железносердым, припугну Гераклом - глядишь, и вернусь...

- Вернешься, - юный отец сидел над умирающим сыном. - Вернешься. С Владыкой все оговорено.

Иолай невольно скрипнул зубами.

Он хорошо помнил свое собственное возвращение.

И знал, что у дочери Автолика, острой на язык Антиклеи, и Лаэрта, басилея с острова Итака, несколько лет назад родился сын. Лаэрт назвал мальчика Одиссеем, что значит "Сердящий богов", потому что кого боги хотят наказать, того они лишают рассудка - короче, мальчик родился умственно неполноценным.

Иолаю не надо было объяснять, что это могло значить для умирающего Автолика.

- Мы еще встретимся? - Иолай не рассчитывал на ответ.

- Нет, - отрезал Гермий. - Дядя Аид на этот раз даже мне не говорит, что задумал. Так что ни к чему вам встречаться.

Помолчали.

- А мне Ифит-ойхаллиец на днях лук подарил, - ни с того ни с сего заявил Автолик. - Как выкуп за табуны, которые Геракл у его отца украл. Ну, я об этом, понятное дело, не знаю, не ведаю - но обещал разобраться. И разберусь. Если не помру раньше.

"Ах ты, старый плут, - удовлетворенно усмехнулся Иолай, садясь на свободный табурет. - Даже не скрываешь, что табуны - твоих людей работа! Нет уж, Лукавый, тут ты погорячился... чтобы покойный Амфитрион с покойным Автоликом не встретились?! Не по Ифитову луку узнаю, так по характеру... Неужто такие люди, как мы, часто рождаются?!"

- Значит, табуны вернутся к Эвриту? - весело спросил он.

- Вряд ли, - хмыкнул Гермий. - У меня недавно братец старшенький гостил, Аполлончик... все Эвритом интересовался. Ну, я ему кое-что и рассказал: про Миртила-фиванца, и все такое-прочее... Так что, думаю, возвращать табуны будет некому. Или - уже некому.

- Но ведь Эврит - Одержимый! - вскочил Иолай.

- Правильно. Вот пусть и валит в Эреб, на задушевную беседу с дядей Аидом.

- Но тень Эврита добровольно не пойдет в Аид! Ты что, не помнишь, как уходила Галинтиада и другие Одержимые?! Или Аполлон тоже Психопомп-Душеводитель, как и ты, Гермий?!

- Тартар в Эреба мрак! - Гермий изменился в лице. - Как я сам не сообразил!

Но кинуться к выходу Лукавый не успел.

В полутьме мегарона еле слышно прозвучало:

- Я, Аполлон-Тюрайос...

14

- Радуйся, ученик! Я, Аполлон-Тюрайос [Тюрайос - Дверной; одно из древнейших прозвищ Аполлона], пришел открыть для тебя последние двери смертных - врата в Аид!

Эврит Ойхаллийский резко обернулся.

Позади него, за белой балюстрадой террасы, зияла пропасть; перед ним стоял тот, кто тайно наблюдал за близнецами в Оропской гавани, кто разговаривал с обломками лука во внешнем дворе, когда Геракл покидал негостеприимную Эвбею, - перед Эвритом стояли волк и дельфин, лавр и пальма, стрела и кифара, Дельфы и Дидимы [священные животные, растения, атрибуты и культовые центры Аполлона], обещавшие Совету Семьи в течение полугода следить за свободным Гераклом.

И в беспощадных глазах Аполлона ясно читался приговор.

- Мой брат Гермий сказал мне, что ты любишь приносить человеческие жертвы Гераклу, - сухо добавил бог, и сверкающая стрела легла на тетиву лука. - Что ж... Внемлите, Крониды на Олимпе и Павшие в Тартаре: я, Феб-Аполлон, Олимпиец, приношу басилея Эврита, своего ученика, Одержимого, в жертву сыну Зевса Гераклу! Да будет так!

Огненный луч сорвался с тетивы.