Жрецы (Человек и боги - 2)

- Теперь попотчую вас, друзья, заморским вином, именуемым ратафия... Сие вино басурманами надвое растворено: на веселие и похмелие, и я думаю по-своему, что надо нам выпить и оного редкостного вина! Пейте за наших соседей - терюханскую мордву!

Ратафию поп Иван хватил с такою поспешностью, что поперхнулся. Соседи бросились к нему на помощь. Варнава, прожевывая пареную репу, равнодушно стал колотить его по спине. Ну и ратафия! У всех сразу потекли слезы, а отец Феодорит тяжело вышел в сени. Вернувшись, сказал: "У тебя, Филипп Павлыч, дверь-то наружная отстает"...

Так началось!

Затем все принялись с новою силою жевать гусятину, баранину, да рыбу, да моченую бруснику, да соленые грибы и многое другое. Филипп Павлович, который норовил других напоить, сам сидел с одним бокалом. Он повел речь о том, что пора бы мордве и русским, крестьянам и вотчинникам зажить дружно как братьям. Напомнил многие слова из Евангелия и Ветхого завета о любви, о дружбе, о мире всего мира.

- До сего времени, братцы мои, у мордвы и чувашей общение с монастырями и приходом было либо принудительное, либо добровольное. Пастырями замечено, однако, продолжительное уклонение мордвы, чувашей и других иноверных от христианских обязанностей. Чуждаются исповеди и святого причастия, хождения в церковь и иного... Но более всего вред приносит язычество. Об этом и должны мы сегодня подумать. Как нам правду и веру в некрещеном народе и в новокрещенцах, носящих крест, внедрить? Угроза великая от сих людей, которые Чам-Паса и Тору ставят превыше истинного бога Иисуса Христа, единственного заступника нашего и спасителя...

Отец Иван, сильно захмелевший, ударил кулаком по столу, пробасив фальшиво:

- И воскресшего в третий день по писанию!..

Старец Варнава дернул его за рясу, шепнул:

- Застынь!

Феодорит исподлобья следил за отцом Иваном и, улучив минуту, молча, погрозил ему кулаком. Отец Иван, к великому ужасу присутствовавших, тоже погрозил ему кулаком.

- Владычествуя, - в кротости суди! - огрызнулся он, ехидно подмигнув.

- Зубы вышибу! - прошипел Варнава.

- Молчи!.. Прелюбодей!.. Помни: цари римские допустише невозбранно мужу, аще застанет жену свою прелюбодействующу, убити обое: и прелюбодея и прелюбодейцу... Берегись, Варнашка!.. Стерегут тебя!

Хотя и пьян был поп Иван, а сказал это старцу Варнаве тихо, на ухо, так что никто слов его не слышал.

- Настал час! - загремел Феодорит. - Немцы сокрушены!.. Восхотели они проглотить русского человека, ан подавились. Напомню слова его высокопреосвященства архиепископа новгородского Амвросия: "Был ли кто из русских искусный, например, инженер, художник, архитект, или солдат старый, а наипаче, если он был ученик Петра Великого, - они, немцы, тысячу способов придумывали, как бы его уловить, к делу какому-нибудь привязать, под интерес подвесть, и таким образом или голову ему отсечь, или послать в такое место, где надобно неизбежно и самому умереть от глада за то одно, что он инженер, что архитект, что ученик Петра Великого... Всех людей добрых, простосердечных, государству добродетельных и отечеству весьма нужных и потребных, под разными протекстами губили, разоряли и вовсе искореняли. Равных же себе - немцев - весьма любили, в ранги великие производили, вотчинами крепостными и многими тысячами денег жаловали и награждали"... Так сказал архипастырь Амвросий. Ныне сего не будет. Православная царица прекратила власть иноземцев. Прекратил в Нижнем Новгороде и его сиятельство князь Друцкой немецкую знать, заточив в Ивановскую башню заводчика и купца Штейна и отобрав его заводы; и других немцев он взял и держит в тюрьме на Полях. Татары, чуваши, черемисы и мордва, поелику к ним обратилась церковь и власть, будем надеяться, откроют сердца свои для христианского вероучения, не доведут епархию до раздоров и не воспоследуют коварству немца Штейна и упрямству еврея Гринберга, не желающего креститься... А посему я и задаю вопрос находящемуся среди нас мордовскому жрецу Сустату Пиюкову: может ли власть и церковь надеяться на благоприятный исход и не придется ли власти предержащей поступать с язычниками руками?

Сустат Пиюков, тяжело дыша, расстегнул ворот у рубахи и громко, грубо сказал:

- Не надейтесь!

После надменного словотечения Феодорита голос Сустата прозвучал так, будто бы откуда-то сверху свалилось бревно.

Отец Иван и тот посмотрел на него со страхом и удивлением, хотя и был в "знатном хмелю". Хотел крикнуть: "В кандалы!", да отрыжка помешала.

Пиюкова стал выручать Федор Догада.

- Трудность великая, - сказал он, - привести язычника к православию проистекает из того, что проповедники во многих деревнях великие неправды учиняют, на цепь в церковные подвалы сажают, и бьют их там, и пытают своевольно...

Отец Иван вспомнил о кандалах, подаренных ему Филиппом Рыхловским, и крикнул:

- Каков грех, такова и расправа!

Федор Догада уставился на него, продолжая:

- На отца Ивана жаловаться нет надобности, он не бьет и не насилует, а есть другие, которые...