Жрецы и фараоны. Сны

– Он не молчит, он говорит, но только очень тихо. Да так тихо, что иногда невозможно разобрать. Когда его арестовали, он никак не соглашался признаться в пособничестве шпионажу, вот из него и выбивали эти показания: перебили пальцы рук, затем ног, затем обливали ноги кипятком, подвешивали вниз головой, но он молчал. Во время очередного допроса потерял сознание, да так, что не приходил в него долгое время. Истязатели решили, что он мертв, и оставили на холодном полу в комнате допросов. Этой же ночью приехала расстрельная команда и в соседнем помещении произвела умерщвление более двухсот человек так и не оговоривших себя. Если бы тогда знали, что он жив, то наверняка убили бы. Но он очухался только на третий день, когда приехали солдаты, увозящие трупы. Палачи из расстрельной команды были уже далеко, так что с моим супругом никто не стал возиться – отправили в общую камеру, а затем по этапу на Север. Оклемался он спустя три месяца: кости срослись, хоть и не все правильно, раны затянулись, но говорить он так и не стал, а приговор был вынесен заочно, т. е. без его присутствия.

– Почему это произошло?

– Дело в том, что мой муж из семьи рабочих, а я принадлежу к дворянскому роду. Наша дача находилась вблизи от рабочих кварталов сталелитейного завода. Там мы и познакомились. Он не был похож на своих сверстников: не курил, не напивался, не воровал и не босячил. В драки не лез, читал книжки и мечтал об образовании. Первым его заметил отец, когда вернулся в парк, дабы забрать забытую книжку, ну, и застал моего будущего мужа с увлечением разглядывающего картинки. Родители пережили революцию, первую волну репрессий, мы переехали из большой квартиры в квартиру поменьше, оставшуюся после смерти бабушки. Папа говорил: оставшееся в живых дворянство спивается и разлагается, их дети не хотят учиться. Растет преступность. Образованные люди подхватили инфекцию под названием «революция и равноправие». Моего же будущего мужа не интересовало ни то, ни другое. Он увлекался книгами и по приглашению отца стал бывать у нас в доме. Когда забирали родителей, я была на даче. Позже соседи рассказали, что отца застрелили на месте, когда он заступился за маму, а мама умерла во время допросов. Я их даже похоронить не смогла, так как меня тоже искали. Вот тогда-то единственный близкий человек и предложил мне руку и сердце. Мы тайно обвенчались в еще не разрушенной церкви и ночным поездом отправились из столицы куда подальше и, подобно вам, вышли на понравившемся полустанке, попали в дождь и чуть не околели. Но все сложилось как нельзя лучше, и в этом самом маяке смотрительницей оказалась пожилая дворянка, так же, как и мы, искавшая убежища от распоясавшихся революционеров. Она познакомила нас со своим начальником из бывших, который оформил нас работниками этого маяка. Дворянка спустя месяц умерла, а на ее начальника кто-то донес, и у нас появился новый руководитель из крестьян. С проверками он наведывался редко, да и то в пьяном угаре и в сопровождении девиц легкого поведения. Но от него, как и от всех остальных чиновников, требовали отчеты о выявленных шпионах и диверсантах. Мир не без добрых людей. И вот однажды в городе я встретила служанку моих родителей – милую сельскую женщину, приехавшую работать к нам откуда-то из далекого уезда. У меня и в мыслях не было, что данная особа, никогда не слышавшая плохого слова в свой адрес, объехавшая с родителями полЕвропы, одеваемая моей мамой и обласканная как собственная дочь, напишет донос. За мной приехали рано утром. Я была на третьем месяце беременности. Один из приехавших после первого же вопроса ударил меня по лицу. Я упала. Муж нес в дом дрова и, увидев происходящее, тут же оглоушил хама поленом. В мужа выстрелили дважды, но к счастью не попали. Потом его били, нас обоих забрали. Спустя месяц меня приговорили к двадцати годам как врага народа, сотрудничавшего с вражеской разведкой, и отправили на Север. А через два месяца туда отправился мой муж по обвинению в покрывательстве врага народа и пособничестве ему. Его осудили на пятнадцать лет.

– А как же ваш ребенок?

– Он так и не родился. Меня сильно избивали, а когда я взмолилась о своем положении, то истязатели стали нарочно бить ногами в живот. Тогда я потеряла не только ребенка, но и надежду когда-либо иметь детей.

– Это, наверное, очень страшно. А вы не жалеете, что не оставили эту страну, когда была такая возможность?

– Нет, ибо тогда я потеряла бы намного больше – своего мужа. Вера и любовь – вот что согревало меня всю жизнь. И знаете, я ни за что не хотела бы прожить ее как-то по-новому.

Муж женщины, сидевший рядом, нежно обнял ее за плечи и закивал головой, показывая на себя пальцем.