Жрица Анубиса

Косей тяжело вздохнул и мотнул головой из стороны в сторону, словно пытаясь избавиться от навязчивого голоса Камазу, и уже по-другому посмотрел на пожилого мужчину, ведь не даром же и он когда-то был последователем Амон-Ра, талантливым колдуном, способным внушать свою волю другому, не этим ли он сейчас был занят с ним и не пытался ли он навязать ему свою точку зрения, «включив» свой дар?

— Оставь попытки, Камазу, ты не отвратишь меня от Амон-Ра, только ему подвластно являться к своим последователям, остальные боги молчат… — начал было Косей.

— Нет, не молчат, они не навязывают свою волю людям, однажды дав нам жизнь и научив выживать, они ушли, подарив нам огромный мир, оставив нам свою любовь и после смерти ожидая нас у себя в Дуате, если бы ты знал Инпу, ты бы оставил всё и пришёл в этот храм, чтобы служить самым последним рабом, только лишь от одной мысли, что он посещает нас и заботится после смерти, — он, немного помолчав, продолжил: — Ты ему дал прекрасную племянницу, возможно, он пощадит тебя, когда ты совершишь гнусность в отношении него, меня уже ничего не спасёт.

Жрец Амон-Ра понял по мелкой дрожи в ладонях, что его пробрала до самого основания речь этого слабого телом, но сильного духом старика.

— Думаю, ты уже смирился с тем, что тебе придётся совершить ритуал? — спросил тот насмешливо, но в душе всё же понимая, что, возможно, где-то Камазу прав, но отступить сейчас было бы смерти подобно, да и богатства, так щедро обещанные Амон-Ра, застилали глаза и усыпляли совесть.

— Для него нужно много приготовлений, много компонентов, много людей; если ты хочешь, чтобы я выполнил твою волю, мне нужно уединение, и, что немаловажно, жрицы должны оставаться нетронутыми, накажи своим молодчикам не касаться девочек, — произнёс Камазу и вперился немигающим взглядом в его.

Косей нехотя кивнул головой.

— Не будет той, что может говорить с богами… — жрец Анубиса сделал жест рукой, обозначающий, что у них ничего не выйдет.

— Тебя это не должно волновать, Амон-Ра управляет временем и пространством, — он усмехнулся, а Камазу ощутил, что земля уплывает из-под ног.

— Косей, остановись, не делай того, что ты не понимаешь, что не почувствовал сердцем, что чуждо задумке богов: служба, основанная лишь на выгоде, не принесёт тебе ничего хорошего, а по ту сторону ты встретишься с гневом Великого Тёмного, которого сейчас хочешь использовать в угоду другого божества, — предпринял жрец Инпу последнюю попытку переубедить жреца Амон-Ра.

— Скажи, что нужно для ритуала вызова твоего бога? — последнее было произнесено с насмешкой и презрением.

Камазу склонил голову, как будто задумавшись, и ответил:

— Я напишу тебе список предметов, отыщи их, и приступим.

Косей кивнул, соглашаясь: казалось, что он поверил старому жрецу, не понимая или не думая о том, что тому нужно дождаться поддержки фараона, чтобы подоспела помощь и желательно вовремя, не зная, что у старика есть преимущество.

Дуат. Царство богов. Безвременье. Бесконечность Маат.

Дуат вечен, неизменен и неподвижен. Созданный раз и навсегда из тела Великого Хаоса, он таким и остался, и останется бесконечно долго, как и боги, запечатлённые в нём. Анубису всегда было интересно знать: могут ли они меняться, может ли их власть и предназначение, ради которых они появились и каковыми их сотворили, меняться. Как люди, которые за свою жизнь могли натворить злодеяний, но каяться так горячо и деятельно, что Эннеада прощала их заблудшие Ка и отпускала на поля Иалу, где царили спокойствие и мир.

И почему никто из прочих жителей пантеона не хочет и слышать о том, что их вечный уклад может быть в любое время нарушен? Непоколебимые в своей правоте, они забыли, что тоже могут умереть, как об этом когда-то предупреждал Ра. Инпу хмыкнул, рассуждая о гнусности нового неуловимого бога, так нагло присвоившего себе имя деда, этим прельщая многих людей на земле.

Тёмное пространство отвердело, дорожка, по которой он шёл, перестала представлять из себя млечный путь, сомкнулась в белоснежный пандус. Инпу почувствовал знакомый запах изысканных белых цветов и позволил себе слегка улыбнуться. Резво вбежал по пандусу вверх и вошёл на широкий двор, с трёх сторон окружённый выбеленными до рези в глазах колоннами и бортиками. Ожидающие там мелкие божки подобострастно поклонились богу смерти, любуясь его стройной фигурой с блестящей золотисто-смуглой кожей. На его бёдрах белела схенти, усх на груди был цвета тёмного золота, как и обруч, обвивающий голову, как и грубая кожаная полоса, на которой он смыкался, пряча черные, словно смоль, волосы. Единственный, кто не носил регалий, дававших представление, кто перед ними, но тем не менее кого все узнавали и без них: бог смерти, глубин Дуата с пронзительными, глубокими синими глазами, так напоминающими небо без облаков в зените солнца Ра.