Жук

— Значит, либо вы сумасшедший и потому не можете жениться, либо какой-то ваш поступок не позволяет вам оставаться в достаточно обширных границах цивилизованного общества, и, следовательно, вы тем более жениться не можете. Перед вами дилемма.

— Я… я жертва наваждения.

— Каков характер этого наваждения? Не приняло ли оно форму… жука?

— Атертон!

Совершенно для меня неожиданно он упал… и видоизменился — я не могу подобрать иного слова для произошедшего с ним превращения. Он бессильно рухнул на пол, воздел руки над головой и заскулил — как обезумевшее животное. Сложно вообразить более неприятное зрелище, чем предстало передо мной. Я видел нечто подобное в обитых войлоком комнатах сумасшедшего дома, но нигде более. Нервы мои от этой сцены оказались натянуты до предела.

— Ради Бога, что с вами такое, сударь? Вы окончательно и бесповоротно обезумели? Вот… выпейте!

Я наполнил стакан бренди и втиснул его в дрожащие пальцы Лессинхэма. Затем мне понадобилось несколько секунд, чтобы объяснить, что именно следует делать с полученным. Наконец он поднес стакан к губам и проглотил содержимое так, будто пил простую воду. Мало-помалу рассудок вернулся к нему. Он поднялся — и осмотрелся вокруг с улыбкой воистину ужасной.

— Это… это все галлюцинация.

— В таком случае вас посещают довольно странные видения.

Я глядел на него с любопытством. Было очевидно, что он собирает волю в кулак, пытаясь прийти в себя, — и все это время жуткая ухмылка не сходила с его уст.

— Атертон, не… не терзайте меня. — Я молчал. — Кто… кто этот ваш восточный друг?

— Мой восточный друг?.. разве не ваш? Сначала я предположил, что этот мой визитер был мужчиной, но оказалось, ко мне приходила женщина.

— Женщина?.. Ох… Не могли бы пояснить?

— Ну, лицо у друга было мужское — удивительно уродливое, слава богам, такие на каждом углу не встречаются!.. и голос был мужской — вроде того!.. но тело, как вчера ночью мне удалось рассмотреть, принадлежало женщине.

— Это звучит весьма странно. — Он прикрыл глаза. Я видел, как на его щеках блестит испарина. — Вы… вы верите в колдовство?

— Смотря что вы имеете в виду.

— Доводилось ли вам слышать про обеа?[18]

— Да.

— Мне говорили, что жрец обеа может наложить такие чары на человека, что тот станет исполнять любые его — этого колдуна — приказания. Вы думаете, такое возможно?

— Это не тот вопрос, на который я предрасположен отвечать положительно или отрицательно.

Он бросил на меня взгляд из-под полуопущенных век. Мне пришло в голову, что он пытается меня заболтать и тем самым тянет время.

— Помню, читал я как-то книгу «Малоизученные заболевания головного мозга», — продолжал он. — Там было много интересных сведений о галлюцинациях.

— Возможно.

— А теперь ответьте мне честно: вы бы мне посоветовали отдаться в руки психопатолога?

— Если вы о своем душевном здоровье, то я не думаю, что вы сошли с ума.

— Нет?.. Приятно слышать. Безумие — самая страшная из всех болезней… Ладно, Атертон, не смею вас больше задерживать. По правде говоря, в своем я уме или нет, чувствую себя отвратительно. Кажется, пора мне взять отпуск.

Он потянулся за шляпой и зонтом.

— Вам необходимо еще кое-что сделать, — остановил я его.

— Что?

— Вы обязаны отказаться от мыслей о браке с мисс Линдон.

— Дорогой мой Атертон, если здоровье меня подведет, мне будет не до чего — совсем не до чего!

Он сопроводил свои слова едва заметным трагическим жестом.

— Поймите меня правильно, Лессинхэм. Остальное меня не заботит. Все мои мысли о мисс Линдон. Прежде чем вы уйдете, пообещайте разорвать помолвку с ней сегодня же днем.

Он успел повернуться ко мне спиной.

— Настанет время, и вас будет мучить совесть из-за того, как вы со мной обходитесь: вы обязательно поймете, какой я несчастный человек, — проговорил он.

— Я и сейчас это понимаю. Именно по этой причине мне так хочется, чтобы тень вашего злого рока не пала на невинную девушку.

Он обернулся.

— Атертон, каковы на самом деле ваши отношения с мисс Линдон?

— Она считает меня братом.

— А вы считаете ее сестрой? Вы испытываете к ней одни лишь братские чувства?

— Вам известно, что я ее люблю.

— Вы полагаете, мой уход расчистит вам дорогу?

— Ничего подобного у меня в мыслях нет. Можете мне не верить, но я желаю ей только счастья, и, конечно, если вы ее любите, вы хотите того же.

— Это так. — Он замолчал. Его лицо стало печальным: я не подозревал, что он способен на подобные эмоции. — Это верно до такой степени, что вам и не снилось. Однако никто не любит принуждение, особенно от человека, коего он почитает — могу ли я так выразиться? — за вероятного соперника. Но я скажу вам больше. Если проклятье, обрушившееся на меня, не отступит, я не женюсь на ней — Боже упаси, чтобы она связала свою судьбу с моей, — ни за что на свете.

Он прервался. Я промолчал. Вскоре он продолжил: