Жуков

20 марта прямо на позициях Жуков вручал боевые награды отличившимся солдатам и офицерам. Герои спокойно смотрели в глаза маршала, благодарили за награды, но не видели за собой особой заслуги, выполнили боевой приказ, и все тут. В Сталинграде бывало тяжелее. С сердца Жукова упал камень — на этих воинов можно положиться. 22 марта уехал в Москву Василевский, вместо Голикова командование Воронежским фронтом принял Ватутин. До конца марта враг все пытался возобновить наступление, но не продвинулся ни на шаг. Разбитые тапки, как вехи, обозначили, куда он дополз.

Не в обычае Жукова поминать старое, но когда фронт стабилизировался, он иной раз крепко выражался в адрес «разгильдяев», допустивших «нелепость» — отход победоносных войск, начавших бить немцев у Волги и вдруг попятившихся здесь, на дороге на Курск.

А тем временем бывший командующий Воронежским фронтом Голиков сочинил для истории в отчете о причинах неудач: «Необходимо признать, что на этом этапе я имел неправильную оценку намерений и возможностей противника. Ошибка в оценке противника заключалась в том, что мы рассматривали массовое движение мотомеханизированных сил противника на Полтаву как его отход. Между тем противник отводил главные силы своего танкового корпуса СС в район Полтавы для того, чтобы начать оттуда свой контрудар». История не зафиксировала реакцию маршала Г. К. Жукова на объяснение. Да, вероятно, у него и не было времени вглядываться в прошлое, он заботился о настоящем и будущем.

Вот как видится американскому военному исследователю М. Кайдену в книге «Тигры горят!» (1974 г.) сделанное Жуковым в эти несколько решающих дней. «Ведь тогда сложилась критическая ситуация и катастрофа едва была предотвращена. 18 марта немцы взяли Белгород и натолкнулись на возросшее сопротивление. Уже через три дня русские зарылись в землю непосредственно у Белгорода. Севернее сданного немцам города возникали новые оборонительные рубежи. Жуков выдвинул 1-ю танковую армию южнее Обояни, где ее можно было использовать либо для обороны, либо, если позволит обстановка, для наступления. На время неустойчивое затишье воцарилось на фронте… Никто не мог игнорировать присутствия здесь Жукова, В прошлом он уже многократно тупил германскую сталь одной стороной меча, а другой уничтожал немецкие армии. Время. Оно теперь было на стороне русских, поджидающих нового немецкого натиска».

Жестокий отпор воспрянувшим было духом немцам в конце марта 1943 года на промерзлом шоссе от Белгорода к Обояни, подчеркивает Кайден, был типичным для Жукова: «Неверояные достижения Жукова против самого лучшего, что могли бросить нацисты против русских, представляются потрясающими, стоит обратиться к изучению битв, проведенных под его командованием. Жуков редко имел превосходство в силах в данной операции. Он поистине был «пожарным» русского фронта: когда все остальные терпели неудачи, когда других генералов били, когда обороняющихся вот-вот должна была поглотить катастрофа, тогда Сталин обращался к Жукову. Он появлялся на сцене — военный гений, человек, наделенный стальным характером, решимостью, не допускавшей ничего, кроме его воли, и превращал катастрофу в ничью, а избавление — в блистательную победу». К началу апреля 1943 года севернее Белгорода сложилась «ничья». Жуков не считал ее приемлемым исходом, размышляя над путями разгрома врага.

Тут случилось новое осложнение. Н. Ф. Ватутин, вступив в командование Воронежским фронтом, увидел Жуков, «с присущей ему энергией взялся за укрепление войск фронта и создание глубокоэшелонированной обороны». Прекрасно и похвально. Но одновременно вместе с членом Военного совета фронта Хрущевым он с неменьшей энергией принялся соблазнять Ставку — немцы непременно возобновят наступление и поэтому лучше нанести упреждающий удар на белгородско-харьковском направлении. Аргументация, истрепанная еще весной 1942 года, когда Хрущев был среди тех, кто бросил армии Юго-Западного фронта в фатальное наступление под Харьковом.

КУРСКОЕ ПОБОИЩЕ

Что же — дело до боли знакомое. В который раз в паузу между сражениями в штабах как грибы прорастали планы, представлявшиеся их составителям самыми многообещающими. О чем они торопились доложить наверх, иногда на самый верх. К предложениям с фронта Сталин относился более чем серьезно по причине, описанной со свойственным ему редким тактом Василевским:

«Проскальзывала у И. В. Сталина некоторая недооценка работы аппарата Генерального штаба. Многих руководящих работников Генштаба он стремился отослать в войска. На мое возражение против посылки очередного работника из аппарата Генштаба на фронт он неизменно отвечал:

— Там он более нужен, а с этой канцелярией мы управимся.

А когда я обратился к Сталину с просьбой вернуть из войск Н. Ф. Ватутина, ибо мы, что называется, задыхались без квалифицированных штабных работников, он серьезно спросил: «А что, он не годится на фронте?»