Журавли и карлики

– Может, кто из твоих знакомых собирается. Поспрашивай, ладно? – напирал он.

Вспомнился проект с узбекскими халатами и монгольской юртой на французской Ривьере. Любопытно стало, что это за новая афера, но прямо спрашивать не хотелось.

– Вообще-то, – сказал Шубин, пользуясь тем, что жена не слышит, – меня приглашают прочесть пару лекций в Стэнфордском университете. Я к ним полечу, но позже.

– Когда позже?

– Через месяц.

– В Нью-Йорк или в Сан-Франциско?

– Стэнфорд, это Калифорния.

– Отлично! Давай завтра пересечемся в центре, я тебе все изложу.

Встретились в кафе «Аист» на Большой Бронной. По тому, с какой обходительностью их тут приняли, чувствовалось, что заведение в упадке. Раньше могли вообще не впустить без всяких объяснений. Эта заурядная стекляшка с парой застывших в брачном танце голенастых чугунных птиц у входа слыла бандитской, но после августовской революции завсегдатаи откочевали в другие места, достойные их статуса. Своих телок они и при старом режиме пасли на пастбищах более тучных. Меню здесь умещалось на одной странице, самую почетную позицию в нем занимали беляши.

Взяли по сто граммов, салаты, кофе. Жохов был в свежих фирменных джинсах, курил не «Магну», а «Лаки страйк» и сразу предупредил тоном, не допускающим возражений:

– Курсив мой.

Значит, платить будет он. У Марика с Геной была в ходу та же фраза, все они переняли ее у своего институтского преподавателя, джентльмена и выпивохи, водившего их в ресторан. Марик и сейчас ею пользовался, а у Гены она вышла из употребления после гайдаровских реформ.

Выпили, Жохов начал рассказывать, что весной сумел сколотить начальный капитал и сейчас успешно реализует одну свою давнюю идею, не имеющую аналогов в мировой практике. Суть дела заключалась в следующем. Он заказывал безработным художникам портреты западных политиков высшего эшелона, обрамлял их дорогим багетом и отсылал в дар тем, кто на них изображен. В ответ поступали официальные письма под шапками правительственных канцелярий, иногда за подписью самих моделей, факсимильной, правда, но способной сойти за собственноручную, если особо не приглядываться.

– У них там бюрократическая машина работает как часы, – говорил Жохов, уплетая салат из крабовых палочек. – Отвечают буквально через неделю. Бывают, конечно, проколы, но редко.

Получив такую портянку, он обзванивал или обходил частные фирмы, нуждавшиеся в улучшении своего имиджа, и за хорошие деньги впаривал им эти письма. Клиенты вставляли их в рамочку под стеклом, как сертификаты качества, и вешали на стену в офисе. Документ на бланке Белого дома или Даунинг-стрит заставлял посетителей серьезно отнестись к тому месту, где они висели.

Главную статью расходов составляли холст и багет. Фотографии, с которых рисовались портреты, Жохов брал из журналов, художникам платил от тридцати до пятидесяти баксов за полотно, переводчику сопроводительных бумаг – того меньше, а каждое благодарственное письмо приносило как минимум три сотни. Одно послание папы Иоанна Павла II ушло за штуку. Жохов послал ему четыре портрета кисти четырех мастеров с Арбата, и лишь с последним что-то не заладилось. Сейчас он решил взяться за голливудских звезд, чтобы включить в сферу своей деятельности мелкие киностудии, дома мод, салоны красоты. Первым в очереди стоял Арнольд Шварценеггер. Портрет был готов, но возникли проблемы с доставкой его в Калифорнию.

– И я должен буду идти с ним к Шварценеггеру? – спросил Шубин.

– Зачем? Тебя встретят прямо в аэропорту, у меня знакомый в Лос-Анджелесе. Передашь ему, и все дела. Я тебе потом заплачу полсотни. Или жене отдам, пока ты в Америке. Как скажешь, так и будет.

Договорились в конце месяца созвониться. Жохов продиктовал свой новый телефон.

– Ты тогда у Марика говорил про цесаревича Алексея, – вспомнил Шубин. – Будто бы он жил в Монголии, в Эрдене-Дзу.

– Возле Хар-Хорина. Я его сам видел.

– Этого не может быть, его еще перед войной японцы убили. Хотели выкрасть, но не смогли, пришлось пристрелить.

– Они другого убили. Не его.

– Как так? – поразился Шубин.

– Давай в другой раз, ладно? Я тут одному станковисту свидание назначил, он уже пришел. Вон стоит, – показал Жохов через стеклянную стену. – Лауреат государственной премии, между прочим. Маргарет Тэтчер мне сделал – заглядение, она сразу ответила. Хочу Миттерана ему заказать. С Миттераном у меня никак не складывается. Два портрета ему отправил, а он, мудак, не отвечает.

Под аистами топтался маленький старичок в теннисных тапочках. Жохов стал стучать в стекло и призывно загребать рукой воздух. Лауреат засеменил к дверям.

Шубин уступил ему место за столиком и поехал домой готовиться к завтрашним занятиям.

Деньги кончились еще летом, с начала учебного года он преподавал историю в двух школах, обычной и частной. Возвращаться в институт не имело смысла, тамошней зарплаты хватило бы разве коту на мойву, да и ее не платили.