Журавли улетают на юг

- Сменяй меня, Ирина, - сказал лоцман. - Не могу, устал. - И начал объяснять: - Держись прямо. Вон, видишь, впереди островок замаячил? Будет на него наваливать - отдай правые реи.

Он вошел в шалашку довольный, хитро подмигнул девчатам и объявил:

- Ну, девки, на четвертую сотню километров пошли! Утром в Старцевой будем.

- Ой, уже так скоро?..

- Вот те и "ой"! - Он не торопясь стащил сапоги, размотал портянки и влез на нары. - Так, гляди, без парохода и до конца дойдем. А что? При хорошей воде нам до места пятнадцать - двадцать дней ходу... Эх, погодка бы еще продержалась! - Прикрыл фуражкой лицо так, что из-под козырька осталась видна только подстриженная седая борода, и напомнил: - Часочка через три разбудите: за островом есть перекат непонятный.

И сразу заснул, раскинув в стороны руки.

- Споемте, девушки! - предложила Груня.

- Спать хочется... - проворчала Поля.

Ее подняли на смех.

- Не разбудить бы Евсея Маркелыча, - заметил Александр.

- Песней его никогда не разбудишь, - сказала Луша. - Надюшка, запевай.

Александр пел вместе со всеми. У него был красивый баритон, и часто девушки умышленно смолкали, чтобы дать ему вывести высокую ноту одному. Едва кончалась песня, Надя начинала другую. Песен у нее был неиссякаемый запас. И веселых, и грустных, и таких, что заставляли задумываться - не подходит ли эта песня к тебе? Все держались строго, словно выполняли большое, серьезное дело.

- Давайте про Ермака, - вдруг потребовала Варя. И Надя послушно завела:

Ревела буря, дождь шумел,

Во мраке молнии блистали,

И беспрерывно гром гремел...

Да, песня про Ермака как нельзя больше шла к этой широкой, могучей глади, что лежала вокруг.

В открытую дверь шалашки были видны медленно уползающие назад, далекие и оттого казавшиеся низкими и плоскими синие берега. Все было синим в этой зачарованной дали: и небо, и горные вершины, и отлогие склоны холмов, и зеркало реки. Все было синим, только разной силы и глубины: от светлой лазури до ультрамарина.

Как и всегда, не умолкая ни на мгновение, работали цепи, и это было, как удары маятника часов, привычно и незаметно для слуха. Но сейчас, казалось, и они стучали в такт песне.

Ирина Даниловна спустилась с гулянки, чтобы лучше слышать песню, и села на якорную стрелу.

Песня затихала. Глухим рокотом звучали последние слова:

Вдали чуть слышно гром гремел,

Но Ермака уже не стало.

Ирина Даниловна вздохнула, медленно подняла голову. И вдруг испуганно вскочила.

- Эй, вахта! - закричала она. Но голоса ее не было слышно. - Вахта! От-дай пра-вые ре-и!..

Она махала руками и снова кричала, но слова команды не долетали до вахтенных на реях.

Александр из шалашки выскочил первым. Остров, на который прежде показывал Евсей Маркелыч, явно оставался левее хода плота, хотя расстояние между ним и плотом было не очень большим. Передние челенья выравнивались в одну линию с островом. Страшного, казалось, не было ничего, и все же смятение не покидало Ирину Даниловну. Она попробовала еще раз закричать, и опять у нее голос осекся. Тогда она побежала к реям сама, отмахивая вправо рукой. Вахтенные наконец поняли этот сигнал, и тонкие высокие шесты-свечи постепенно стали наклоняться.

Девчата теперь перебегали от одной реи к другой, кричали, хватались за снасти, за багры, хотя плот двигался по-прежнему спокойно, только слегка выгибаясь горбом в сторону острова.

Александр вдруг вспомнил, что надо разбудить Евсея Маркелыча, и с полпути вернулся в шалашку. Лоцман сразу открыл глаза, едва Александр тронул его за плечо. Не спрашивая, он понял, что случилось.

- На приверху садимся? - только и вырвалось у него.

Он окинул взглядом плот с отведенными правыми реями, совсем теперь бесполезными, и во всю мочь закричал:

- Эй! Якорь кидай!

Передние челенья изогнулись зигзагом, потом выпрямились опять.

- На каменьях прихватывает...

Захрустели камни и под головкой плота. Цепи стали отлого и запели тонким, расслабленным звоном.

- Девки, скорее!..

Девушки от рей теперь бежали обратно, в страхе сторонясь шевелящихся, как живые, пучков. Плот шел, то и дело задевая за камни. Евсей Маркелыч подсунул под якорь длинное тонкое бревно.

- Ну-ка, давай, парень, вдвоем... Может, сбросим?

Александр нажал на конец бревна плечом так, что потемнело в глазах, и острая боль пронизала поясницу. Якорь качнулся и, свалившись в воду, глухо булькнул. В тот же миг где-то под серединой плота противно захрустела галька, и движение прекратилось.

- Ну вот, значит, сели, - тихо сказал Евсей Маркелыч, когда все собрались возле него.

Ирина Даниловна стояла бледная, с вытянувшимся, помертвевшим лицом:

- Убить меня мало!

- Что же, выходит, нам делать теперь? - скучно спрашивал Евсей Маркелыч.

Все растерянно смотрели друг на друга.

- Ждать парохода?

Ему никто не смел советовать.

- Вода садится. Совсем обсохнем.

И опять все молчали. Только иногда вырывались у девушек тяжелые вздохи.

- Разрубать по челеньям? Нашей силой не справиться.

- Одну меня за всех заставьте работать. - Слезы стояли в глазах у Ирины Даниловны.

Евсей Маркелыч внимательно посмотрел на нее.