Журавлик по небу летит

Я увидел своего отца, окучивающего сразу двух моих девушек. С чего у меня испортилось настроение? То ли я ревновал девушек к отцу, то ли наоборот. Но в любом случае я неожиданно почувствовал зависть и разобиделся как дитя. С чего я занервничал? У меня что, сохранился детский страх перед отцовским авторитетом? Или я малявка, как ни крути? В школе первый парень, а за пределами ноль? И родные стены помогают, как говорит наша географичка. Н-да…. Надо таскать с собой родные стены, и все будет зашибись. Я воочию представил, как волоку на себе школу, как панцирь, и заржал неожиданно для самого себя. Н-да… Дайте мне совок, я сам пойду в песочницу… Но эта пацанка Лизка! Нацеловывала моего батяню, как… Фекла! А батяня размяк… Еще бы! Не каждый день тебя лобзает Лолита в юбке короче пояса для брюк.

Мы шли по улице, все папики пялились на Лизкины ноги и все пускали слюни. Мне стало стыдно за своего отца. Зачем позорить так седую старость? Короче, дедушки, а не пошли бы вы к бабушкам! Лизка всю дорогу хихикала, гордилась собой и стреляла глазками в дряхлых папиков. Между прочим, удачно, иначе слюны было бы меньше. Мне это надоело, и я решил обучить ее хорошим манерам. Замолк навеки. Если правильно молчать, эффект тоже будет правильный. Я добился, чего хотел, мы обменялись настроением. Мое улучшилось, ее ухудшилось. Это тебе за слюни и Сашечку, Лизон! Спи спокойно, детка!

Я задрал ноги и облокотил их о стену. Кровь прилила к моей голове, и я увидел обтянутые прозрачными колготками Лизкины ноги, топающие рядом со мной. Во мне что-то екнуло и отозвалось, где попало. Что за хрень?! Я еле успокоился. Анализируя себя, я понял, что удар по моему воображению был нанесен неожиданно. Залповым огнем. Из-за кустов. Я всегда видел ее в джинсах и трениках с пузырями на коленках. А тут… Перед моим мысленным взором снова замелькали коленки и ноги в прозрачных колготках. Я от них отмахнулся, и моя бедная ручечка бессильно упала… Н-да…

На следующий день я увидел малявку в трениках с пузырями на коленках. Она сопела как карапуз и прятала глазки. Мы поговорили как обычно, и я снова стал нормальным человеком. Мое воображение угомонилось. В общем и целом. По крайней мере, я на это надеюсь.

– Слушай, Лизка, – спросил я. – А че тебя мама Лисенком зовет? Ты хитрюга?

– Ага, – ответила она. – Я умею уходить от ответа.

– Покажи! Мне надо. Опыт буду перенимать.

Она склонила голову набок и умильно заглянула в мои глаза. Я вдруг рассмеялся, будто мне щекотали ребра, а потом ни с того, ни с сего разозлился.

– Не понял, – буркнул я. Она захихикала. Вот салага!

Вскоре я увидел ее стратегию и тактику в действии.

– Лиска, что за привычка оставлять свою обувь посреди коридора? – спросила ее мать.

– Зато на газете. И ни капли грязи на полу. Ни одной капелюшки. Видишь? – Лизка умильно заглянула ей в лицо, и из ее глаз выглянули рожки, по паре с каждой стороны.

– Вижу, – сказала ее мать, сдвигая в сторону газету с Лизкиными ботинками. – Неудобно получилось.

– Из-за ботинок? – притворно удивилась Лизка и скорчила прикольную физию. – Что наделали эти свинтусы?

Свинтусы! Я ухохотался внутри себя. Лизкина мама, по-моему, тоже.

– Я опять об них споткнулась, – засмеялась мама. К чему ей скрывать свои чувства? Она от них не зависит.

Лизка ускакала мыть ботинки, а я пошел в трубу своей аэродинамической улицы. Лег на кровать и стал думать. Я впервые назвал Лизкину мать ее матерью в прямом смысле слова, осознал это, но во мне ничего не екнуло. Я попытался вспомнить ее галактические глаза, а увидел по паре рожек с каждой стороны. И мне вдруг стало так фигово, словно я потерял что-то очень важное.

Надо мной висели облака в точности под мое настроение. Клубы дыма и фонарь красного заходящего солнца. Края облаков тоже отсвечивали красным, и мне было холодно от апрельского ветра. Пришла Лизка и уселась на край кровати. Я закрыл глаза, мне нужно было, чтобы она ушла, но она решила остаться. Сидела, молчала, дышала и скрипела кроватью. От нее несло молочными ирисками, киселями и детскими кашами. Мне хотелось заорать, чтобы валила отсюда, но вместо этого я подвинулся. Она улеглась рядом и затихла, забодав меня запахом молочных ирисок.

– Что вы делали с Сашкой? – спросил я. С чего спросил? Откуда я знаю!

– Ничего, – не сразу ответила она.

– Вообще? – я неожиданно разозлился. – Сидели, стояли, молчали? Все?

– Все, – как эхо повторила она. То ли неуверенно, то ли испуганно.

Я обозлился еще больше. Сам не понял почему.

– Значит, врал! – захохотал я.

– Что врал? – Ее голос дрогнул, мне захотелось дать ей по физии. Я был зол до черта!

Я перевернулся прямо на нее и навис крышей, зажав руками с обеих сторон. Выражение моего лица было под стать настроению. Собака Баскервилей отдыхает. Она вдавилась в матрас, и ее глазенапы стали как блюдца. Испугалась! Я почувствовал злобное удовлетворение.

– Ну-ка, покажи мне! – я засмеялся. – Как вы сидели, стояли, молчали? Опыт буду перенимать.

– Отстань! – пискнула она.

– Скажешь, отстану!