Журавлиная ночь

— Нет, «окончить институт», как тогда говорили, можно было и к 22 годам — если учесть, что школьный выпуск у большинства приходился на 17. Но это — кто был принят туда с первой попытки… А то — ещё и на каждую группу по специальности выделялось ограниченное количество мест, и сам приём был устроен довольно нелепо. Собеседование — чисто формальное, а решала всё сумма баллов за ответы на случайно доставшиеся вопросы. Они там лежали на стол, напечатанные на одинаковых карточках, обратной стороной вверх, и абитуриент — так назывался тот, кто пытался поступить в обучение — выбирал случайным образом первую попавшуюся…

— И, если ему доставались вопросы, которыми он специально не интересовался… — начал Чжоу Мин.

— То они и решали его судьбу, по крайней мере, на целый год. Да и поняв, что сделал ошибочный выбор, не всякий решался изменить его. Вступительные проверки проводились по разнородным областям знаний, запоминать надо было многое, предвидеть результат — трудно; к тому же проводились они почему-то только раз в год, в первую половину августа — и весь год после неудачи нужно было где-то работать. И даже могли спросить: почему например, ты, пилот грузовой авиации, хочешь стать историком, а не авиаконструктором?

— Но как же работать, не имея специальности? — совсем удивился Чжоу Мин.

— Думаешь, сейчас легко это представить? Хотя тогда было ещё немало примитивных работ, где не требовалась особая квалификация — вот люди и работали. А потом и недостаточный стаж, и не тот профиль работы — вот этой, малоквалифицированной — мог решить судьбу…

— И это при социализме, — потрясённо ответил Чжоу Мин. — Как же тогда было в капиталистических странах?

— Давай не надо хотя бы — о том, как человек терял годы на добывание денег, чтобы оплатить учёбу. Как будто и нужен не обществу, а только самому себе…

— Но вообще я такого не представляю… И даже трудно поверить — неужели и Кламонтов, и Кременецкий учились так?..

(«Спокойно!»— успел предупредить Вин Барг.

Но… Его фамилия — в таком сочетании! Неужели?..)

…— А думаешь, почему Кламонтов так поздно «окончил университет»? — подтвердил Герм Ферх. — Но и то — их теперь все знают. А каково читать записи тех, у кого они лишь пополнили собой так называемый «архив сорвавшихся»? И тоже: тогдашняя ли школа тому причиной; или — возрастные кризисы у людей, из-за чего старшие так боялись их самостоятельности в этом возрасте; или — что-то иное? Но факт есть факт: ужасные, нелепые срывы! И даже когда читаешь — хочется как-то помочь, что-то посоветовать, найти выход — для этих, давно умерших людей… Понимая, что в их прошлом уже ничего не изменить — всё равно думаешь: «Вот если бы…»

(«Так… и о нестабильной реальности не знают? Но откуда сам вагон? Значит… не от них?»)

…— Это ты про Ольгу Жильцову и Андрея Якименко? — переспросил Чжоу Мин (заставив Кламонтова и тут вздрогнуть).

— Да, это самый известный случай. Их тетради даже частично опубликованы. Оба так уверенно, независимо друг от друга, шли к идее совершенствования конструкции разумного существа… Жильцова — больше от проблем личности, биологии, физиологии развития; Якименко — от проблем общества и личности в нём… И вдруг — нелепый срыв в мистику. И что удивительно: едва ли не единственный подтверждённый случай телепатии. Именно с ними. Надо же, какая нелепость, — повторил Герм Ферх…

(«И о телепатии почти не знают? — вырвалось у Ареева. — Не изучена? За столько лет?»

Да… В будущем — пусть неизвестно сколь далёком — осталась полумистической загадкой? Запросто бывали на Луне, летали к Плутону, проектировали звездолёт — и…

Или… просто не свойственна киборгам? Но при этом — речь о нём, Кламонтове, его явно немалой роли в построении того будущего, которое сейчас видели? Хотя… не так ли и было бы — если бы взялся за это прежде, ещё не придавая значения экстрасенсорике?..

«Ладно, разберёмся, — начал Apeeв. — Пока слушаем дальше…»)

…— Действительно, — согласился Чжоу Мин. — Помешало редкое, загадочное, до сих пор малоизученное явление… Хотя говорят, и у нас бывает. Есть отдельные сомнительные свидетельства…

(«Вот видишь! — успел добавить Ареев. — Не надо поспешных выводов.»)

…— Но это только двое, — продолжал Герм Ферх. — А например, Лесных Иван Павлович? Кто теперь знает о нём? Тоже сорвался — в 14 лет, на первых пробах в научной фантастике. И как раз — тоже было и о звездолёте, и возможно, автобиографическое! И вдруг, по имеющимся данным — стал слышать как бы обвиняющий голос: зачем ты придумываешь обо мне такое? Хотя писал он, повторяю — фактически о себе! О школьнике, который мечтал о космических полётах, встречах с инопланетянами — а реальность его жизни была такой, что скорее могла вызвать шок… Вот и сорвался: понесло на какие-то бредовые идеи, а потом вовсе оставил. С припиской в конце — что ни перед кем ни в чём не виноват…

(«Так это… тот? И писал о себе? — понял Кламонтов. — А не о ком-то другом? Но чей же тогда голос обвинял его?»)