Журавлиная ночь

…— Как видите, Мария Павловна, — начал Ромбов (уже в полутёмной комнате, за столом, перед ними лежали раскрытые тетради), — здесь дважды встречаются одни и те же темы: запрет на исследования в определённых областях; попытка одной цивилизации спасти остатки культуры другой; строительство подземных городов с радиотелескопами и космодромами для межпланетной связи; и — необходимость чуть ли не свёртывания научно-технического прогресса в целях охраны природы. Но если сперва подразумевается какая-то другая планета — во второй раз речь идёт уже явно о Земле. И как вы объясните происхождение этих тем?

— Я уже говорила: он всё понял по-своему. У нас действительно иногда закрывают так называемые неперспективные исследования — а загробную жизнь никто открыто, официально, и не возьмётся изучать. Но он это уж совсем до крайности довёл. А про Атлантиду… Так это один наш знакомый давал прочесть старые польские журналы. Ну, или не очень старые, но… где-то за пять лет до начала событий в Польше… И там печатали такое, что наша наука не всегда признаёт. Хотя сама я не думаю, чтобы Атлантида погибла от ядерной войны — но тогда, про «ядерную зиму» ещё не знали, и была такая гипотеза. А насчёт охраны природы, разумных растений — так и у нас где-то в журналах были данные: будто растения всё чувствуют и понимают, чуть ли не как люди. И тут уж — я сама не знаю, как относиться. И поверить трудно — но кто-то же получал эти данные! И никого за это не судили, не преследовали… А он решил, что скоро придётся строить какие-то секретные города, чтобы там заниматься наукой. Понимаете, ему всё это интересно — а многие не соглашаются, выступают против, но не судят же… И я ему всё объясняла, как сама понимаю — а переубедить не могла…

— Но он постоянно слышал и рассуждения вашего мужа, подобные тем, что случайно удалось записать этой ночью, — ответил Ромбов. — И кто знает, какие делал выводы — видя, что вы не возражаете, а с чем-то и соглашаетесь. И будто вы сами не осознавали психической ненормальности вашего мужа — хотя для вас, возможно, привычной? И с чисто медицинской точки зрения — понимали, что возражать бесполезно… Но рядом — дети, которые это слышат и усваивают с самого раннего возраста! А что он сам написал про Захара в качестве показаний по делу — вы видели?..

— И до сих пор не могу поверить. Как же он мог… А я хотела, чтобы дети уважали его… И, может быть — говоря о чём-то с Захаром, сама была неправа, сгущала краски? Сама, понимаете, иногда верила… Это же всё — будто бы говорил у них на работе какой-то лектор «из центра»; а другое — мы сами читали в журналах: и наших, советских, и польских… А муж всё говорил: как такое разрешили напечатать, вообще за это сажают… Хотя я вот уже думаю: вдруг и нет ничего такого на самом деле — а то, будь оно возможно, зачем само тело? Просто были бы одни духи, и всё. Но и представить трудно, чтобы со смертью всё так просто исчезало…

— Трудно, — согласился Ромбов. — Но мы можем быть уверены лишь в том, что твёрдо доказано наукой. А что так же твёрдо не опровергнуто — пока под вопросом… А если судят — то религиозных изуверов, и за конкретные преступления. Хотя признаться, и я не всё понимаю: бывает очень странная позиция отдельных учёных, лекторов… Но мы-то теперь знаем — откуда взялись религии! А малоизученные феномены и эксплуатация страха смерти у отсталых людей — совершенно разные вещи…

(«Не всё просто, как вам казалось», — мысленно добавил Вин Барг.

«Морально неприемлемые вопросы», — напомнил Ареев.)

— …И тут бы действительно разобраться серьёзным исследователям, — продолжал Ромбов. — Каким, кстати, мог бы… может стать и ваш сын — если над ним не надзирает и не пытается его воспитывать тот, кто в свои 50 не достиг уровня его 15-ти…

— Но откуда я знала, что он воспримет всё так серьёзно? Ему же только 15 и есть…

— А вам кажется, 15 — это мало для серьёзных дел и размышлений? Как же вы его проглядели…

— Но… как вы думаете, он вернётся? Вы его найдёте?

— Надеемся… Но пока — знать бы полнее круг его интересов, представлений, и возможные конкретные намерения… И я должен сразу предупредить: могут понадобиться оставшиеся дома тетради. Возможно, даже придётся произвести обыск. Ведь кое-что вы явно не знаете — и даже не представляете себе…

— И… что же? — побледнела Мария Павловна (этого не скрыл и полумрак комнаты).

— Да вот не знаю, как воспримете — но я вынужден показать вам и это, — решился Ромбов, листая страницы. (Кламонтов замер: что будет, когда откроется список?) — И спросить: что это за адреса, откуда они взяты, и знаком ли вам хоть один из них, кроме вашего собственного — видите, под 47-м номером? — Ромбов указал ошеломлённой Марии Павловне место на странице. — А остальные? Узнаёте вы их?..

…— Обрыв, — сказал Вин Барг (поняв: серая мгла установилась надолго). — Да, с адресами и почерками — загадка. Он же явно так одинок…

— И почему именно тут — обрыв? — с досадой вырвалось у Кламонтова. — И… как всё попало в его тексты?

— Да, поразительно, — ответил Тубанов. — Не знаю, что и предполагать. Вот так узел…