— Физкультуру, — пробормотал Моисей. — А уволили за интерес к тайнам веры… Я на самом деле к этому не безразличен… А формально — за то, что хранил в сейфе на работе послание свыше. О том, как лечить заразные болезни сырой репой…
(«Так… он? — понял Кламонтов. — Его вспоминал Ромбов?»)
— …Ну, и ещё, — продолжал Моисей, — у нас там было одно неофициальное торжество. В подвале… Собрались отмечать день рождения одного преподавателя, и выпили лишнего. Вот за это и уволили…
— А кто такой на самом деле Кламонтов? — спросил герпетолог.
— Не знаю. Просто студент какой-то… Я о нём очень мало знаю: так, слышал немного. Вот он сейчас к слову и пришёлся…
— Но как можно говорить такое о человеке, которого едва знаете?
— Я иногда сам не понимаю, что говорю, — повторил Моисей. — А об этом мне рассказывали: он заранее уверен, что профессором будет…
— И чем вам плохо, если будет?
— Не знаю… Просто так…
(«Но кто это? — продолжал думать Вин Барг. — Откуда помню? И где он мог слышать о тебе?»)
…— Так вот, не в крадиле и копиле праведность и вера — а в чистоте помыслов, — начал герпетолог, подхватив из-за переборки чей-то рюкзак (Кременецкому даже сейчас, в этом состоянии, стоило усилия согнать улыбку с лица. Эта поразительная перестановка букв давно была замечена им. Но, с другой стороны… Те же кадила и кропила — наверняка копии инопланетных предметов, изменившиеся со временем до неузнаваемости!
«83-й год, — напомнил себе Кламонтов. — Taк представляли…»)…
…Герпетолог взял с верхней полки напротив какой-то моток проволоки, со столика — пустую консервную банку, зачем-то насадил её отверстием в отогнутой крышке на конец проволоки, не без усилия втолкнул моток в рюкзак, а в банку положил лист, вырванный из блокнота — и вновь обратился к Моисею:
— А теперь встань и взгляни сюда, — он указал вконец ошарашенному Моисею на банку. — Здесь великое пророчество. Сейчас поезд остановится, ты выйдешь на перрон — и потом, когда он поедет, будешь бежать вдогонку и возвещать это всем, кого увидишь. Если же кто-то согласился прочесть пророчество — остановишься и пойдёшь за ним…
Кременецкий понял: герпетолог хочет избавить поезд от сумасшедшего — но всё еще не понимал его плана… А Моисей уже с благоговейно-перепуганным видом надевал рюкзак, путаясь в лямках — и будто даже не замечая, что так консервная банка оказалась болтающейся прямо перед носом (или так и задумано герпетологом?). Поезд тем временем тормозил, подходя к очередной станции…
(«Но можно ли так? — подумал Кламонтов. — И такой ли плохой он сам по себе?»
«А имеем мы право вмешаться? — остановил его Вин Барг. — Хотя и не узел, но уже сложилось!»)
…Моисей, натыкаясь на переборки из-за висящей перед носом банки, уже спешил к выходу — и тут в том вагоне как раз включился свет. Оказывается, пока всё происходило, на дворе стало темнеть…
Кременецкий думал, что теперь из-за отражения в стекле не увидит, чем всё кончится — но ошибся. Поезд стоял на этой, похоже, совсем небольшой станции всего минуту — и, когда снова тронулся, за окном стала медленно удаляться назад бегущая вдогонку фигура с рюкзаком за спиной и банкой перед носом, от которой испуганно шарахались редкие вечерние пассажиры. А затем наперерез Моисею откуда-то выскочили двое милиционеров — но тут перрон остался позади, и о дальнейшем можно было лишь догадываться…
…— Не знаю, как бы я без вас его разоблачил, — признался герпетолог, повернувшись к Кременецкому. — Тоже, понимаете, сперва увлёкся. Не понял, что — сумасшедший, от которого лучше избавиться… А вообще надо, занимаясь своей наукой, не упускать из виду и другие. Чтобы нас так не сбивали с толку…
— И что вы ему написали? — спросил из-за переборки кто-то.
— Что «строгое математическое доказательство невозможности существования этой банки в природе — находится в газообразном состоянии». Да, представьте, так прямо и написал! Как-то импульсивно получилось… А с подъёмом поезда — это просто гипноз. И тогда, с разговором про отрубленные руки, тоже, — добавил герпетолог. — Вы уж не обижайтесь. Это со мной иногда и случайно бывает: не хочу внушать, а внушаю…
(«Знакомая проблема!»— откликнулся Вин Барг.)
«А… не довериться ли ему?»— подумал Кременецкий.
— Скажите, а разве религия — это не память об инопланетянах? — он в запоздалом ознобе не успел сдержать себя.
— Ничего там такого нет, всё чисто земное, — уверенно ответил герпетолог. — Сплошная грязь, кровопролития, жестокость, никакой инопланетной мудрости и близко нет. А во все эти чудеса я тоже не верю, и вам не советую…
«Нет, но… как? А собственный гипноз — если он не верит в чудеса? И тот сначала говорил так, что верилось… И я будто не видел: после каждого вопроса запинается и с ходу придумывает новые подробности… — мысли Кременецкого налетали одна на другую. — Вот тебе и Моисей…»