Журавлиные клики

Веприн в ответ только фыркнул. Настроение снова падало. Если оглянуться на прожитые годы да поразмыслить трезво, то со всей очевидностью встанет железный факт — ему никогда не везло. Никогда и ни в чем. Ни в женитьбе этой, ни на работе… И настоящим уважением среди руководящих товарищей районного и областного масштаба он не пользовался… Вот и сегодня зампредисполкома обвинил его чуть ли не в рвачестве и отказал обидно и грубо… Почему с ним смеют так разговаривать? С пожилым, орденоносным, всего себя отдающим делу? (Веприн зябко поежился, заново переживая унизительную сцену в облисполкоме.)

А теперь взять хотя бы этого самого Лазкова. Ну друзья они, лямка у них общая, хомут один — председательский, отдыхают нередко вместе за рюмахой, друзья, словом, а порой такая злость к нему закипает, такие завидки берут, что, кажется, живьем бы слопал любезного друга. И моложе его, Веприна, чуть ли не на пятнадцать лет, и на груди наград, считай, никаких, а у начальства свой человек, подойти к нему уж вот как умеет. Все с шутками, прибаутками, все несерьезно как-то, а смотришь, и добился своего. То ли внешность его начальству глядится, то ли в легком характере дело?..

Вспомнил Терентий Павлович тот далекий уже день, когда впервые увидел Лазкова на районном совещании. Был Аркадий Петрович высок, строен, с нежным, как у ребенка, румянцем на круглых щеках, с маленьким, по-детски припухлым ртом. Но уже и тогда над его высоким лбом сквозила проплешинка, которая из года в год завоевывала все новые пространства на смышленой лазковской голове. «Взлетная площадка для мыслей», — любил он пошутить, хлопая себя по лысине.

После совещания, созванного по случаю вручения району наград за успехи в животноводстве, был банкет. Никому не известный молодой худрук лоинского сельского Дома культуры явился на торжественное пиршество явно без приглашения, но где-то после третьего тоста привлек к себе общее внимание — взял в руки гармонь и предложил пирующим послушать песню «Эх мороз, мороз…». Он играл и пел, и те, кто сидел за столом, забыв о крепких напитках и тонких яствах, зачарованно, с немым восторгом слушали его. У лоинского худрука был глубокий красивый баритон, и пел он отменно — с большим чувством, дрожью в голосе и слезой на глазах.

Когда он кончил, многие плакали тайком, другие хлопали, не жалея ладоней. «А ну не унывать, братва!» — крикнул худрук тем, кто плакал, и, отбросив в сторону жалобно взвизгнувшую гармонь, прошелся, как заправский акробат, колесом вдоль длиннющего, на сто персон, стола.

Среди персон, руководивших районом, пронесся шепоток — кто, мол, и откуда? Они тут же отличили Лазкова от прочих присутствовавших, с редким единодушием решив, что такой компанейский, с таким незаурядным певческим талантом товарищ не может не быть хорошим организатором и вожаком. Тем более что жадный до учения Лазков, кончивший музучилище, ухитрился к тому времени получить и второй диплом — на агрономическом отделении сельхозтехникума. В районе ахнуть не успели, как Аркадий Петрович из сырого и мрачного, смахивающего на коровник, лоинского Дома культуры перебрался в светлые покои колхозной конторы и сел хотя и в потертое изрядно, но почетное председательское кресло…

«Ну и что? — укорил себя Веприн за ехидство и зависть. — Разве посрамил Лазков это место? Разве не передовое хозяйство возглавляемый им колхоз? Тут одной дипломатией, умением угодить начальству не возьмешь, тут и ум надобен…»

…— Поворот скоро, — повторила Оля.

Веприн глухо прокашлялся, помотал головой, стряхивая думы.

— Сперва вот его подброшу, — кивнул через плечо на Лазкова. В Лоино. А потом уж в Викторово поедем.

До Лоина, где жил Аркадий Петрович, было шестнадцать километров. Девчата зашушукались, совещаясь.

— Тогда мы пешком, — сказала наконец Оля. — Тут недалеко.

— Три километра, — напомнил Веприн, останавливая машину у столбика с поворотным знаком.

— Добежим как-нибудь. Мы тропки знаем, на километр ближе, чем по дороге.

— Какие тропки! — крикнул очнувшийся от дремы Аркадий Петрович. — Вон как метель играет!..

Он распахнул дверцу. Машина тут же глотнула, будто сделала вдох полной грудью, порцию мелкой, обжигающей лица изморози.

— Может, останемся, Олька? — дрогнув голосом, спросила Ира Давыдова, тщетно стараясь спрятать в воротник голубой от холода подбородок.

— Нет, Ирка, надо идти, — сказала Оля. — Я маме обещала, беспокоиться будет…

— Вы что, очумели, золотки? — уже по-настоящему встревожился Лазков. — Павлыч! — гаркнул в ухо Веприну. — Ты что воду мутишь? Давай сначала в Викторово! — Он ухватился было за баранку, Веприн молча отстранил его руку плечом.

— Да мы дойдем, не тревожьтесь. — Оля просительно улыбнулась Лазкову, — Подумаешь, метель… Впервой нам, что ли?.. Айда, Ирка!

Оля, зажмурившись, выпрыгнула из машины. Следом за нею нехотя съерзала с сиденья, опустила ноги в снег Ира Давыдова. Девчата, казалось, сделали всего лишь шаг в сторону, и тут же их поглотила белая мгла.