Журнал «Байкал» 2010–01

Проснулся от песен, которые заполняли всю комнату. Первой мыслью было: не забыл ли я выключить радио, оставив его на полную мощность. А потом вспомнил: сегодня Первомай. И столица встречает, стало быть, его. Неслись бравурные торжественные звуки. Под балконами гостиницы плыли колонны, с оркестрами, с песнями, в избытке — красный цвет. Вся улица покрылась кумачом. Я вышел на улицу, настрой толпы невольно передался и мне, и, чтобы не поддаться ему, я нырнул опять в свой номер, но напрасно было захлопывать форточку — все окно готово сорваться от напора праздничной толпы, ее шумов и возгласов.

Дочитал Вежинова «Ночью на белых конях», слабо, все-таки «Барьер» лучше, через него автор не может никак переступить. Сходил на обед к П. Кошелю. Попивая «Зубровку», говорили о жизни, о Москве. В разговор вступала Инна — жена П. К. У них двое детей, обе — девочки. Сказал, что у меня дочка родилась, назвал Сарангуа. Имя ему понравилось. «Да, — слегка задумавшись, протянул премудрый П. К., — у поэтов, значит, дочери рождаются. У Анатолия Передреева, у Юрия Кузнецова, у Володи Бояринова, у меня. А теперь у тебя. Дочка отцу ближе, тем более поэту».

Между прочим, что небезынтересно, у всех перечисленных поэтов жены восточного происхождения: у А. П. — кабардинка, у Ю. К. — казашка, у В. Б. — татарочка, одним словом, Золотая Орда в семейном варианте. Лишь у Кошеля дуэт славянский: он и его жена белорусы. А если меня приплюсовать, то и получается Евразия в миниатюре.

* * *

Никогда не умолкнет печальная лира,
потому что есть в черной тоске мирозданья —
вечность.

Уходя из жестокого этого мира,

оставляют поэты свое завещанье —
нежность.

2.5. Воскресенье.

Позвонил Н. И., у нее очень бодрый «жизнеутверждающий» голос. «Сегодня я в хорошем настроении назло вчерашнему», — объявила она. Сразу же спросила, не могу ли достать билеты в МХАТ на «Тартюфа». Сейчас дефицитный спектакль. Назвала еще кучу спектаклей — «Дом на набережной» на Таганке, «Юнона и Авось» в Ленкоме, что-то в «Современнике». Я ее в шутку называю Натальей Мельпоменовной. Очень беспокоилась насчет Саши Соловьева. Блаженный какой-то стал. Ведь надо жить по Дарвину. Выживает сильнейший. А у Саши с его головой-то, связями, с семьей все дороги открыты. Ведь деньги ему надо в семью нести.

Обещала рассказать анекдот, но не по телефону. Признается, что замуж не может выйти. Мужчины все козлы пошли. Как с такими жить, ведь воспитывалась на классиках, на Большом театре.

* * *

Не говори: еще.
Не говори: уже.
Что будет иль прошло,
все это есть в душе.

И не молись звезде,

которой в небе нет.
И верь, что есть в душе
тысячелетий свет.

* * *

Времена в мгновенье
повторяются.
Помни о призванье!
А иначе смысл
теряется
твоего существованья.

* * *

Если ты родился птицей,
неизбежно
будешь в воздухе носиться
с песней нежной.

3.5. Понедельник.

Был у Н. М. Теплый прием — армянский портвейн. Просидели до четырех утра. Автобусная улица тиха. Ночь теплая, дверь на балкон открыта.

Вспоминали Булгакова, рассказ Бунина «Солнечный удар».

Много говорили о Высоцком. Спектакли о нем на Таганке. Перебирали знакомых — Леонид Володарский. Он наконец пробивается в толстые журналы. Над Таганкой видели летающую тарелку. Просто караул. У Н. М. мечта — стать переводчиком с французского. Она показывает альбом с видами Парижа, антологию французской поэзии XIX–XX вв.

Чем больше города, тем больше одиноких.

* * *

Я знаю, что мир не убудет
и песня продлится моя,
пока меня женщина любит,
меня возвышает и губит
и вновь воскрешает меня…

Плодотворно позанимался в Ленинке. «Намтар» Миларайбы в издании Jong’a. Обнаружил в подсобке двухтомник Баратынского дореволюционного издания.

Прочитал рассказ Нарайана «Валмики». Точнее, литературный пересказ о Рамаяне и ее творце Валмики. Много перекличек с Гэсэром. Оба героя небесного происхождения. Есть существенная разница: если бурятский герой — сын верховного небожителя Хормусты, то индийский — одно из перевоплощений Вишну. Это уже в русле индийской мифологии, которая настолько древняя и причудливая, что Валмики сам становится персонажем созданной им поэмы о Раме и повествует герою о себе.

Имя же героя возникает от многократного повторения слова «Мара, мара…», которое при смешении звуков образует «Рама». Мара — бог, олицетворяющий Зло в мире сансары, его дочери, по буддийской легенде, искушают Шакьямуни в момент его медитации под деревом бодхи. Рама — имя, которое, если его несколько раз произнести вслух, делает человека лучше и сильнее.