Журнал «Байкал» 2010–01

Тебя мир создал как поэму
из лунно-солнечных соцветий.
Давно в душе лелею хризантему,
но лепестки ее срывает ветер.

Ушли ромео и меджнуны.

Любви порывы своенравны.
И посвятивший Афродите руны
в ночи свои зализывает раны.

А жизнь как череда мгновений

уходит, чтоб не повториться.
И остаются в сердце сновиденья.
И женщина единственная снится.

7.5. Пятница.

Наконец-таки, съездил в Химки, в филиал Ленинки, где хранятся иностранные издания до 1950 г. Там же газетно-журнальное хранилище. Далековато, надо ехать еще от м. «Речной вокзал» на автобусе, кажется, 244 или 344. Получил три книги: «Голубые анналы», т. 1 (изданный Ю. Н. Рерихом), Т. Шмидт «Миларайба в танках» и Бако «Жизнь Марбы». Заказал на две последних микрофильм. Попросил сделать быстрее.

Поехал в ИВ АН. Там укороченный день, в связи с праздником. Никого не застал, встретился лишь по дороге с Г. М. Бонгард-Левиным и Р. Е. Пубаевым. С Регби Ешиевичем немного посидели во дворике Архитектурного института, поговорили о главе для монографии «Буддизм в Азии».

В Ленинке часа два позанимался (Ольденбург. «Буддизм и буддийские легенды», «Легенда о быстротечности — сын и ответы отца, матери, жены и сестры»).

Посидел у памятника Пушкину. Прогулялся с часок по Тверскому бульвару. Вспоминал, как с Сашей Соловьевым гуляли здесь в безмятежные аспирантские годы, около десяти лет назад. Помнится, как будто это было вчера. День рождения поэта, 6 июня. День выдался тогда голубой-голубой, на радость поклонникам Пушкина. Сам он стоял понурив голову и держа шляпу за спиной — на фоне кинотеатра «Россия».

Кольцо народа вокруг П. и река цветов у подножья: каллы, гладиолусы, сирень, розы, тюльпаны, нарциссы и даже лесные ландыши — все цветы Москвы и Подмосковья поэту. Природа наполнила их свежестью, красками, ароматом.

А маленькие москвичи берут из рук прохожих цветы и расставляют их вокруг монумента. Ходят, как балерины на цыпочках, мягко и осторожно, потому что некуда ступить — везде цветы…

* * *

Н. Гениной

На Арбате живет Натали,
в старом доме на Старом Арбате.
Ей стихи интересны мои
и легенды о Миларайбе.

Удивляюсь я сам, отчего

ей так нравится слушать об этом —
об отшельнике, ставшем
поэтом и ушедшем от мира сего.

Жил в пещере в тибетских горах

и питался порой лишь крапивой:
одинокий буддийский монах,
жизнь свою посчитавший счастливой.

И на склоне вечерних вершин,

созерцая века и мгновенья,
он обряд очищенья вершил,
золотые слагал песнопенья.

И олени сбегались к нему,

и охотник вставал на колени.
Натали, может быть, потому
ты молчишь и внимаешь легенде.

Я могу говорить до утра

и еще целый день, если надо.
Только мне закругляться пора
и в гостиницу топать с Арбата.

И библейские очи твои

все задумчивей, тише, печальней.
«Очень странная ты, Натали», —
уходя говорю на прощанье…

И над тихой усталой Москвой

проплывает ночная прохлада.
И беседует в полночь со мной
на бульваре Тверском Миларайба.

8.5. Суббота.

С утра пошел в читальный зал диссертаций. Сделал выписки из диссертации Савицкого «Цаньян Джамцо: песни, приятные на слух» (о тибетском стихосложении, о стихотворной технике Миларайбы).

Выбрал место для занятий у окна с удачным видом на Кремль и лужайку перед воротами, она ярко-зеленого цвета, так и хотелось спрыгнуть и пробежаться по ней босиком, распевая песни Цаньян Джамцо.

По мотивам Цаньян Джамцо