Журнал «Байкал» 2010–01

Однако Петр Великий, бесспорно, смотрел на это несколько иначе. Прозорливый политик, к тому же хорошо знающий историю, он отчетливо представлял себе те широкие горизонты, которые должны были открыться перед Россией. В этой связи его согласие в 1721 г. в ознаменование Ништадтского мира принять титул императора явилось многозначительным политическим актом. Этим давалось понять всему миру, что Россия как великая держава, раскинувшаяся к тому времени от Балтики до «стен недвижного Китая», не забыла о своих древнейших связях с былыми великими империями Востока и Запада и что ей отнюдь не чуждо их историческое наследие.

До Петра I нечто подобное предпринял франкский король Карл Великий, который в 800 г. был коронован папой Львом III в Риме как Imperator Augustus, тем самым становясь как бы императором Запада, правопреемником римских цезарей. Но Карл был европеец, ему это вроде бы сам Бог велел. А вот шаг Петра, как и следовало ожидать, Запад воспринял почти с зубовным скрежетом — там новый титул русских государей был нехотя признан лишь два с лишним десятилетия спустя. И тут надо отдать должное дальновидности английской королевы Елизаветы — она еще Ивана Грозного в своих посланиях величала императором (Emperour).

Великому русскому ученому В. И. Вернадскому, все значение творчества которого мы начинаем постигать лишь сейчас, принадлежит следующая мысль:

«Россия по своей истории, по своему этническому составу и по своей природе — страна не только Европейская, но и Азиатская. Мы являемся как бы представителями двух континентов; корни действующих в нашей стране духовных сил уходят не только в глубь европейского, но и в глубь азиатского былого».

Поскольку Российская империя и в еще большей степени Советский Союз охватывали собой части территорий по меньшей мере трех великих империй прошлого — Александра Македонского, Римской и Монгольской, — то В. И. Вернадский был глубоко прав, призывая помнить как о европейских, так и азиатских корнях «действующих в нашей стране духовных сил». Сегодня его слова злободневны, может быть, даже намного больше, чем, скажем, два-три десятилетия назад.

Следует заметить, что в данном случае академик Вернадский выражал традиционное для русской науки несогласие с западными учеными, утверждавшими, что «у неевропейских народов не может быть истинной истории, а в лучшем случае есть только этнография».

«Их (западноевропейских историков) точка зрения в основном сводилась к тому, что народы Востока не имеют и никогда не имели истории в европейском смысле этого слова. И что поэтому методы изучения истории, выработанные европейскими историками, к истории Востока неприменимы»[1].

Несколько по-иному мысль, высказанную В. И. Вернадским, сформулировал известный религиозный философ Г. П. Федотов:

«Россия не Русь, но союз народов, объединившихся вокруг Руси». И культурную задачу России как сверхнационального государства он видел в том, чтобы «расширить русское сознание в сознание российское… воскресить в нём духовный облик всех народов России»[2].

Весной 2003 г. в Бурятии проходили торжественные мероприятия, посвященные трёхсотлетию встречи бурятских представителей с Петром I. В этой связи Е. М. Егоров, видный общественный и политический деятель, опубликовал статью, где говорилось:

«…мы рассматриваем поездку представите — лей бурятских племён к Петру Первому прежде всего как государственную акцию и как результат проявленного ими государственного сознания. Указ же Петра в отношении бурятских племён является одним из первых государственных актов в отношении народов, вошедших в течение XVI–XVII вв. в состав России и принявших, таким образом, участие в создании Российского государства»[3].