Непосредственное взимание дани золотоордынскими «налоговиками» с русского населения длилось сравнительно недолго. Уже в 1275 г. князь Василий Ярославич[40]
первым добился для себя права собирать дань (действуя по Ясе, то бишь по закону)) и сам привёз её в Сарай в размере по полугривне с «сохи», т. е. с одного крестьянского хозяйства[41]. Возможно, тогда-то впервые и начало появляться упомянутое В. И. Далем понятие о «ясачных крестьянах».Как принятое государством прямое налогообложение, ясак был известен на Руси еще задолго до Ивана Грозного. И уж тем более это слово, понятие было в ходу в Казанском ханстве, этом пёстром по составу государстве, вобравшем в себя земли волжских болгар (булгар), мордвы, черемисов, чувашей, вотяков, мещеряков, башкир. И всё это многоязыкое население платило именно ясак, поскольку в тогдашнем языке государственной бюрократии, традиционно консервативной всегда и везде, продолжали жить и дух, и буква, и язык Великой Ясы.
С продвижением России всё далее на восток, в земли, бывшие некогда частью Монгольской империи, подушная подать естественным образом свелась как по названию, так и по смыслу всё к тому же издревле привычному ясаку, всё к той же высоко ценимой во всем мире мягкой рухляди.
Возможно, ясаку в данном случае было отдано предпочтение в силу его общепонятности и, так сказать, многовековой «обкатанности», поскольку относительно словосочетания «подушная подать» даже в правительственных кругах России существовали большие сомнения. Как пишет Ключевский, «ревизская душа» заключала в себе нечто фиктивное:
Для Сибири «грунтованной», осязаемой вещью была, разумеется, пушнина, драгоценная мягкая рухлядь. Что касается самой практики взимания ясака, то она, как это видно из документов, изобиловала изрядными «смягчающими прорехами» — в отличие он современного дотошного налогообложения с его столь знаменитой «плоской шкалой».
В этом смысле интересна отписка приказчика одного из острогов иркутскому воеводе Леонтию Кислянскому об обнаружении среди бурят «старых подростков, не обложенных ясаком»:
«В нынешнем во 199-м[42]
году… объявились многие подроски женатые и холостые, не в ясаке, по пятнадцати и по шестнадцати и по семнадцати и по двадцати лет и больши, и ныне я на них ясаку на 198[43] год без указу великих государей просить не смею, чтоб они того не поставили себе в тягость и в налогу, а иные из них многие есть скудны гораздо… те подроски передо мною сказывали: наперёд де сего они ясаку не платили для того, что де их в ясачной платёж нихто не спрашивал, а сами де те подроски ясаку не приносили за себя за скудостью ж. С тех старых подросков ясак на 198-й год брать ли и в скольки лет подросков же в ясак верстать, о том что ты стольник и воевода укажешь»[44].Из пометы на обороте отписки:
«На прошлой на 198 год ясаку брать не велеть, чтоб им быть не в тягость».
Дореволюционные источники указывают:
«Уплата ясака ложилась на инородцев тяжелым бременем, так как служилые люди старались собирать его с прибылью и позволяли себе разные злоупотребления… ясашные народы терпели от зборщиков ясака и прочих начальников грабительство и разорение».
Едва ли не хуже обстояло дело в самой коренной России. В. О. Ключевский в своём многотомном труде приводит мнение сведущих людей эпохи Петра: