В 1251 г. на всеимперском курултае новым Великим монгольским ханом был избран младший сын Чингисхана Толуй. Тогда же было решено закрепить и расширить завоевания в Южном Китае, а также в Иране. И в 1253 г. на Ближний Восток выступил сын Толуя Хулагу. Он вошел в историю как завоеватель Персии и основатель монгольской династии хулагуидов, или ильханов[58]
, правивших во второй половине XIII в. огромной территорией юго-западной Азии: от р. Инда на востоке до Сирийской и Аравийской пустынь на западе, от Аравийского моря и Персидского залива на юге до Кавказа, Каспийского моря и среднего течения Аму-Дарьи на севере.Однако хулагуидская держава была расположена в краю, чуждом для кочевников, в самой гуще многочисленных оседлых народов, объединенных общей верой, укладом жизни и тысячелетними историческими корнями. Имелась реальная опасность того, что как сами завоеватели, так и их держава со временем бесследно растворятся в чуждом для монголов людском океане.
Решение виделось в том, чтобы опереться на мощный слой родственных племен, которых следовало перебросить на берега Тигра и Евфрата. Но в этом отношении возможности Хулагу-хана не были безграничными. Ни уделы других чингисидов, ни сама центрально-азиатская метрополия вряд ли могли позволить себе роскошь разбрасываться «золотым фондом» империи — коренными монголами, число которых за десятилетия жестоких войн должно было сильно убавиться. Таким образом, у Хулагу-хана был, по сути, почти единственный источник людских ресурсов — наследственный удел, доставшийся ему от отца, хана Толуя: часть северо-восточной Монголии и современное Забайкалье.
Вот таким образом в середине XIII в. забайкальские буряты оказались на территории Месопотамии, в краю древней Ниневии (современная иракская провинция Наинава[59]
). То есть, по самым скромным подсчетам, за 10 тысяч километров от родных мест.Почти библейский «исход» бурят из Месопотамии, судя по всему, состоялся в начале первой половины XVI в., потому что, как отмечают исследователи, в середине того же века Верхняя Месопотамия
Согласно преданиям, дорога на родину предков оказалась для «месопотамских» бурят чрезвычайно долгой и трудной. Как полагают ученые, во второй половине XVI в. (называется дата: 1580 г.) они все еще прозябали на южных окраинах монгольского мира. Эти беженцы, оказавшиеся в положении бесправных бедных родственников, кочевали где-то в Ордосе, на берегах Хуанхэ, близ Великой китайской стены, и ими мог как угодно помыкать любой степной владыка.
Как выясняется из их летописей, непосредственно перед появлением на территории Забайкалья они проживали во Внутренней Монголии. Оттуда, в результате притеснений со стороны местных правителей, на рубеже XVI–XVII вв. они начали выходить на места их современного расселения. Этот их выход исследователи Забайкалья называют «возвращением».
То был период бурного возвышения Маньчжурского военно-феодального государства, располагавшегося по соседству с Монголией, на территории нынешнего северо-восточного Китая. Основным населением этого государства являлись маньчжуры — южно-тунгусские племена. Основу маньчжурской политики в отношении монголов составляло стремление к раздроблению их и разгром по частям.
К 1644 году весь Китай оказывается под властью чуждой для него династии Цин, в сферу влияния которой со временем попадает и Монголия.
Но еще до этого едва вернувшиеся на историческую родину «месопотамские» буряты становятся объектом регулярных набегов маньчжурских феодалов и зависимых от них монгольских князей. Эта беда усугублялась другой — кровопролитными стычками с эвенками, чьи охотничьи угодья за столетия отсутствия бурятского населения распространились на земли последних.
Увы, историческая родина оказалась к скитальцам и изгнанникам не более ласковой, чем дальние чужбины.
Почти тогда же, в первой половине XVII в., в Забайкалье впервые проникают русские «служилые» люди; в 1653 г. возводится Нерчинский острог — предвестник надвигающихся великих перемен.