Журнал «Если», 2001 № 10

Домик Уинкла отыскался высоко в горах среди неохватных молчаливых деревьев. Домик представлял собой хижину из грубо оструганных досок калифорнийского мамонтова дерева с примитивной дровяной печью, но без водопровода и электричества. В доме нашлись керосин для лампы и полная кладовка провизии; у самой двери под навесом — множество сухих дров; в единственной спальне стояли две широкие кровати, а в гостиной — еще и диван.

Закутанная в одеяла девушка на заднем сиденье походила на огромный тугой кокон. Эдди бережно поднял ее, внес в хижину и уложил на кровать, затем торопливо растопил печь и притащил несколько охапок дров. Едва по дому волнами начал разноситься жар, он скинул верхнюю одежду и, как прежде, лег рядом с девушкой, а она, как тогда, прильнула к нему всем телом, впитывая тепло. Вскоре на Эдди навалилась дрема, и ему привиделось детство — жара, что тяжелым покрывалом обволакивала Индиану, и прилетавшие изредка смерчи, которые высасывали жизнь из всего живого и крушили вокруг все сущее…

Некоторое время спустя Эдди, с трудом прервав череду грез, встал, подбросил в огонь дров, а после секундного колебания швырнул в печь и пленки, которые дала ему на сохранение Мэри Бет. Затем сходил на кухню, накачал воды из колонки, напился, снова улегся рядом с девушкой и снова погрузился в блаженное состояние между сном и явью. Постепенно все его тело налилось усталостью, но то была приятная усталость — истома, близкая к блаженству. Иногда Эдди разлеплял налитые свинцом веки и что-то едва слышно бормотал, но девушка не отвечала, и он в следующую секунду закрывал глаза и забывал собственные слова.

Наступили сумерки, за ними — темнота, потом — снова сумерки. Замечательно было просто молча лежать и не шевелиться. Правда, изредка девушка вздрагивала, и тогда Эдди вставал и подбрасывал в затухающую печь дрова.

Наступил новый день. Эдди встал, оделся и, пошатываясь, словно пьяный, добрел до кухни. Открывая там банку с растворимым кофе, ощутил вдруг позади чье-то присутствие. Резко обернулся и увидел, что гостья встала. Она была невероятно хрупкой, тоненькой, словно соломинка, хотя ростом едва уступала Эдди; ее золотые глаза были широко распахнуты, но что в них таилось, Эдди не разобрал.

— Что-нибудь съешь? — предложил он. — Или, может, воды выпьешь?

Девушка, не отрываясь, смотрела на Эдди, и он вдруг осознал, что необычные складки кожи в паху, отсутствие волос, груди, да и сам цвет ее кожи кажутся ему уже нормальными, а не чужими, не отталкивающими, хотя она, конечно, не женщина, да и это не «она» вовсе, а нечто, чему здесь не место.

— Ты способна говорить? — спросил Эдди. — Меня понимаешь?

Выражение ее лица было подстать выражению мордочки дикого лесного зверька — чуткое, разумное, но вместе с тем непознаваемое.

— Если понимаешь меня, пожалуйста, кивни. Вот так. — Эдди кивнул, и через секунду она повторила кивок. — А так делай, если хочешь сказать «нет». — Эдди мотнул головой, и девушка вновь повторила его движение. — Ты понимаешь, что тебя разыскивают люди?

После непродолжительной паузы она кивнула, затем очень решительно повернулась, и, к удивлению Эдди, вместо черной мантии, спускавшейся на спину, у нее оказалось нечто мерцающее, сияющее, переливающееся всеми цветами радуги. Эдди затаил дыхание, а нечто за спиной девушки шевельнулось, расправилось. Крылья! Хижина была тесной, и оттого крылья, даже полностью не развернувшись, уперлись в стены. Они походили на прозрачную ткань — тонкие, наполненные живым искрящимся светом. Эдди невольно шагнул вперед и коснулся левого крыла девушки. Оно было твердым, как сталь, и прохладным. Девушка скосила на Эдди огромные немигающие глаза — блюдечки с расплавленным золотом — и сложила крылья.

— Мы уедем куда-нибудь, где всегда тепло, — хрипло пробормотал Эдди. — Я спрячу тебя. Как-нибудь незаметно провезу. Тебя не найдут, не поймают!

Она прошла через комнату, на секунду замерла перед дверью, озадаченно рассматривая дверную ручку. Эдди неуклюже рванулся следом, но девушка поспешно распахнула дверь и выскользнула наружу.

— Стой! Замерзнешь! Умрешь!

Лесная поляна была залита косыми лучами солнца, пронзающими кроны деревьев-исполинов. Девушка, полуобернувшись, запрокинула лицо к свету и расправила крылья во всю ширь. Затем легко, словно бабочка или лесная птаха, взмыла в воздух, и от крыльев во все стороны полыхнул свет.

— Остановись! — снова крикнул Эдди. — Пожалуйста! Остановись! Вернись, ради всего святого!

Крылатое существо поднялось немного и кинуло на Эдди с высоты взгляд прекрасных золотых глаз. И тут воздух наполнился трелями и переливами арф и флейт, хотя девушка и рта не раскрыла. Звуки нарастали, становясь громче, пронзительней… Эдди рухнул на колени и со стоном прижал ладони к ушам. Мало-помалу придя в себя, он поднял голову. Существо было уже высоко и, сияя, продолжало подъем, а вскоре и вовсе исчезло, растворилось в небесной синеве. Эдди уткнулся лицом в толстый ковер из сосновых игл и замер.

* * *