Книг в такой показательной квартире много, но часто они заставлены столь многочисленными экзотическими, диковинными игрушками, зверюшками и финтифлюшками, что практически извлечь из-за них книгу трудно и хлопотно. Кажется, проще сходить в библиотеку.
Ничего этого не было в комнате Светлова, в его однокомнатной квартире у метро «Аэропорт». Были пустынные стены, одинокий портрет Маяковского, видавшая виды пишущая машинка, старенькое кресло.
На кухне тоже довольно пустынно, каким-то печальным айсбергом белел холодильник. История его, как рассказывают, такая. Сотрудники одного журнала давно собирались попросить у Светлова стихи. Вот они приезжают к нему на новую квартиру у «Аэропорта» и не знают, как лучше заговорить насчет стихов для публикации. Начинают издалека: не нужно ли вам чего для новой квартиры? Светлов говорит: да, нужно, никак не могу достать холодильник. А давайте, они предлагают, мы попробуем через редакцию вам помочь. Идут они к своему главному редактору, сочинили ходатайство: такой поэт — и без холодильника; и вот у Светлова на кухне стоит новый холодильник. Выждав какое-то время, сотрудники решают, что вот теперь они имеют полное моральное право попросить у Светлова стихи. Приезжают к нему и начинают деликатный разговор: ну, как, мол, Михаил Аркадьевич, холодильник, покажите, что вы в нем храните. Светлов говорит: «Пожалуйста», — ведет их на кухню, открывает холодильник, и они видят: он совершенно пуст, только что-то черное лежит, а Светлое радостно восклицает:
— О! Так вот где я забыл футляр от очков!
Кроме этого футляра, в холодильнике ничего не было.
Романтика Светлова — веселое пренебрежение к быту, комфорту, уюту. Он не говорил: «Мой дом — моя крепость». Скорее он мог бы сказать: будьте здесь как дома, делайте, что хотите. У него было высшее гостеприимство: он, хозяин, был похож на скромного гостя, который отводит роль хозяина тому, кто к нему пришел.
Светлов был одним из самых остроумных людей, каких я встречал. Нередко бывает так, что чувство юмора не распространяется у человека на него самого. Есть у меня один такой знакомый. В разговоре он непрерывно шутит, просто мечет остроты, каламбуры, дает, что называется, остроумную игру слов, щедро делится своими излюбленными, отработанными экспромтами. Но вот вы, поддавшись этому тону, слегка проехались на его счет. Сразу же его лицо каменеет. Он становится похож на свой собственный бюст. Чувство юмора словно вырубается рубильником. Он холодно, «отключенно» осведомляется: «А что вы, собственно, хотите этим сказать?» А вы уже ничего не хотите.
В смысле чувства юмора такие люди похожи на грозный дальнобойный танк, который оказывается беспомощным, когда к нему подбегают вплотную.
Светлов к себе относился легко, весело, иронично. Хочется даже сказать — беззаботно. Михаил Аркадьевич как будто не помнил, что он и есть Светлов, тот самый, который написал «Гренаду» и «Каховку».
Почти никогда не рассказывал он о своем творчестве. Не мог сказать: «мое творчество», «мой писательский путь», «мое мышление в образах обычно начинается с того…» и т. д. Не делился писательскими планами, не рассказывал, ни как он творил, ни кал воевал. А если говорил, то чаще так:
— Я хочу написать «Записки охотника»… выпить…
Или:
— Алё. Это Светлов говорит. Я здесь накропал стихи и хочу вам почитать. Знаете, зачем? Чтобы вы определили, не начало ли это менингита?
Как-то он сказал, что на его доме будет повешена мемориальная доска, где напишут: «Здесь жил и никогда не работал М. Светлов».
Поэт Сергей Наровчатов рассказывает:
— Однажды я пришел в клуб литераторов с очень красивой девушкой. Мне захотелось похвалиться перед Светловым. Я сказал: «Вот смотрите, какая красивая. Правда, картинка?» Михаил Аркадьевич улыбнулся: «Старик, я не знал, что ты стал таким передвижником».
Одному художнику Светлов сказал:
— Вы художник? А вы не можете мне нарисовать десять рублей?
Когда началась Отечественная война, многие писатели сразу же были приписаны к фронтовым редакциям, надели военную форму. И вот в самые первые дни войны сидят они в ресторане Дома литераторов, у всех вид боевой, как будто даже пропахли порохом, хотя еще никто не воевал. На всех форма сидит ладно и складно. Входит Михаил Аркадьевич, идет шаркающей походкой, он тоже в военной форме, но она на нем не сидит, а скорее висит. Все враз повернули головы. Он почувствовал, что своим сугубо штатским видом портит батальный пейзаж, и тихо спросил:
— Вы что, смотрите на меня и не верите в победу?
Я никогда не видел Светлова торжественным, многозначительным. Пресловутое чувство локтя выражалось у него не в том, что он норовил локтем отпихнуть соседа. И вообще не «норовил». Не был ни хваталой, ни устроялой. И когда решали, кого позвать, пригласить, премировать, делегировать, о нем вспоминали после многих других.
На одном роскошном банкете стол был богато сервирован, разнообразной была «разблюдовка». Светлова спросили, отчего он так мало ест.
— А я люблю, чтобы селедка лежала на газете.
Аврора Майер , Алексей Иванович Дьяченко , Алена Викторовна Медведева , Анна Георгиевна Ковальди , Виктория Витальевна Лошкарёва , Екатерина Руслановна Кариди
Современные любовные романы / Проза / Самиздат, сетевая литература / Современная проза / Любовно-фантастические романы / Романы / Эро литература