Журнал «Компьютерра» № 20 от 29 мая 2007 года

Обратим внимание – речь не идет о выходцах из семьи «Джо шесть банок» [Неполиткорректное прозвище американского работяги, любимое развлечение которого – упаковка пива на диване перед телевизором]. В таких университетах учится класс высший и самый верхний слой класса среднего. Среда, где традиционно читали, и читали очень много. Именно те, кто обеспечил деловой успех Amazon’у.

И вот молодежь отказывается от книг. Ребята, хорошо осведомленные об окружающем мире. Работоспособные – перед компьютерами, даже с учебными программами, просиживают дни напролет. Превосходно выполняющие формализованные операции. Охотно работающие волонтерами в различных благотворительных проектах. И – утратившие навык работы с объемистым текстом.

Это пугает преподавателей – снижение качества образования приведет к падению платы за него и, что еще страшнее, – к уменьшению пожертвований в университетские фонды со стороны бабушек и дедушек студентов. Профессура выкручивается – текст учебника режется на мелкие фрагменты [См. также прошлый номер «КТ», заметку «…» в рубрике «Новости». – Прим. ред.]. Связи между ними устанавливаются языком гиперссылок, более привычных молодому поколению.

Но беспокойство растет – к чему приведет этот разрыв поколений? Книжная культура породила технологическую цивилизацию, которая, в свою очередь, дала технические средства, навязывающие многим членам общества отказ от традиционной книжности… Уроборос, широко распространенный символ змея, кусающего себя за хвост?

Связь языка со структурами мышления в самом общем случае была показана в «Логико-философском трактате» Людвига Витгенштейна. Сложные структуры мира. Сложные факты. Все это может быть описано лишь с помощью сложных структур языка.

Мир усложняется. Хотя бы его технологическая сфера. Хотя бы экономические структуры.

И это усложнение неумолимо требует усложнения языковых структур. Хотя бы для элементарного отображения уже существующей реальности.

А дает ли их современная система воспитания и образования?

Праславянский язык тридцать пять веков назад имел в своем составе не менее двадцати тысяч слов. Сколькими словами владеет выпускник современной школы? [Здесь у автора довольно резкий переход, хотя, на самом деле, ниоткуда не следует, что лексика языка и личный словарный запас отдельно взятого праславянского выпускника это одно и то же. – Прим. ред. Да, некоторая гиперболизация проблемы тут есть. Но дело в том, что в архаичных обществах весь массив языка был доступен обычному жителю. – Прим. автора.] Сколь сложны используемые им языковые структуры? (Тут мы не говорим об исчезнувших в современной речи аористе и парном числе. Помните анекдот – «Один, два, много…» Вот это и есть напоминание о парном числе.)

Важно понять простую вещь. Сложный язык не причуда хилых интеллигентиков с гуманитарных факультетов. Среди мастеров языка были усмиритель мятежников Гавриил Державин, кавалерист Денис Давыдов, поручик Тенгинского пехотного полка Лермонтов – «крутые» по понятиям самого «конкретного пацана».

Сложный язык – это важнейшая технология отображения человеческим разумом окружающего мира. Важнейший стратегический ресурс нации и человечества. И внедрение информационных технологий в жизнь и в образование должно как минимум не обеднять его.

Про последствия распространенности традиционных чатов для американского студенчества сказано выше. На филологических кафедрах старинных университетов Европы сокрушаются, что если лет сорок назад студенты приходили, прочитав еще в гимназии Достоевского и Толстого, то сейчас их приходится заставлять читать этих авторов на старших курсах.

А налицо новые угрозы – представим себе внедрение стодолларовых ноутбуков в Третий мир! Туда, откуда приходят самые усердные студенты и самые трудолюбивые рабочие. Уверены, что все последствия внедрения мультимедиа в обучение будут позитивны?

А мобильная связь? Для работы с большим текстом требуется сосредоточенность. Автору приходилось давать читать «Анну Каренину» заключенным в СИЗО. И они, не читавшие ранее ничего, кроме «боевой фэнтези», восторгались этой книгой. Не из-за каких-то своих персональных достоинств – скорее из-за влияния изоляции. А легко ли сосредоточиться, когда ты всегда «на связи»?

Мобильные мультимедиа. Отвлечемся от норм морали – тем более что, по Витгенштейну, высказывания об этике лишены смысла. Вспомним, какой запас слов был нужен юнкеру Лермонтову, молодому Давыдову для описания своих похождений. А если к твоим услугам всегда камера, вспышка и MMS в мобильнике? И можно не рассказать, а показать, кто у кого и как сидел на коленях. Будет ли это способствовать развитию речи? [К тому же это может неблагоприятно отразиться на жанре охотничьих рассказов]