Журнал наблюдений за двадцать лет

Я ушёл на выходные и совсем забыл об этом случае. Придя, как положено на работу выяснилось, что Дима Петушков находится в хирургии и кому-то нужно идти на пост. Дело в том, что когда я был на выходных, Диминого случайного партнёра приревновал другой больной, который состоял с ним в постоянной гомосексуальной связи. Имена этих голубков давно канули в лету и вспомнить их вряд ли кто сможет. Так вот, этот ревнивец решил отстоять честь своих отношений и отвесил последнему звонкую пощёчину. Петушков был ярым сторонником открытых связей и откровенно не понял такого жестокого обращения с собой. В знак протеста он проглотил небольшой шуруп, который вывернул из задней стенке своей тумбочки, о чём торжественно объявил на ближайшем обходе. Полушкин оказался полностью солидарен со своим информатором и обидчику немедленно прописал курс аминазина, а Петушкова направил в хирургическое отделение местной ЦРБ для оперативного извлечения постороннего предмета из его внутренностей. В хирургии, после обследования, решили операции не делать и подождать, пока шуруп не выйдет сам. Но в больнице оставили: «а то мало ли чего? Вдруг нашему сокровищу поплохеет и некому будет посвящать детишек в «европейские ценности»! Стана не переживёт такой утраты!»

На пост в хирургию никто добровольно идти не хотел. Возникла некоторая заминка и решили бросить жребий, который пал на Оксану Шерстнёву. Она заплакала и наотрез отказалась покидать отделение. Все, как-то сразу, обратили внимание на меня, и я понял, что отвертеться мне никак не удастся. Пришлось собираться в дорогу. Я взял сменную обувь, посуду и два сухих куска чёрного хлеба, которые нашёл в раздевалке на столе.

В хирургическое отделение ЦРБ моё пришествие вышло с некоторым опозданием, чем вызвал недовольство ночного санитара. Ворча что-то, он быстро удалился. Дима лежал в общей палате, где кроме него лечились ещё человек десять. Наш подопечный лежал на койку в углу и жевал куриный окорочок. На тумбочке, возле него, лежала целая куча съестных припасов. Было много свежих фруктов, шоколада и мясных деликатесов. Для меня, рядом со спинкой кровати, стояла табуретка. На посту я был один. Предыдущий санитар умышленно отставил её чуть дальше потому, что от давно не мытых ног Петушкова сильно воняло. Я сел и от безделья начал считать мух на окне, которые грелись в последних тёплых лучах осеннего солнца. Закончив с курицей, мой подопечный вытер руки о свой пододеяльник и осмотрел свою снедь: что бы ещё покушать. В это время в палату вошла женщина лет 40 с кистью винограда. Она положила ягоды на тумбочку и нежно посмотрела на Петушкова.

– Принеси лимонада или соку, я пить хочу. – Требовательно повелел психбольной.

– Димочка, может ещё что-нибудь? – Вопрошала добрая женщина.

– Курить, если есть.

– У меня нет сигарет, но я поспрашиваю для тебя…

Оказывается, местные женщины разных возрастов как-то сразу прониклись жалостью и сочувствием к нашему больному, и каждая бабёнка считала своим долгом скрасить всякими вкусняшками пребывание нашего пациента в стационаре. Бутылка какого-то лимонада была принесена. Затем пришла другая баба, а потом – ещё одна. И так всё утро. Петушков лежал с довольным видом. Периодически он ходил в туалет оправится и на перекур. Мне каждый раз надо было сопровождать его.

К обеду я основательно проголодался и ждал возможности попросить у местного персонала какой-нибудь еды. Но раздающая обед санитарка грубо сказала мне, что еды мало, она только для больных и вообще «ей за то не платят, чтобы кормить посторонних». Я жадно съел принесённый хлеб и смотрел как Петушков, немного поковыряв ложкой в больничной тарелке, принялся уплетать пожертвованные ему яства.

Так прошёл день. Под вечер у меня стало темнеть в глазах от голода, но приходящие к моему больному дамочки – будто меня не замечали и только вздыхали, глядя на него с умилением. Петушков в очередной раз проинформировал меня, что желает сходить покурить. Он поднял свою подушку, под которой лежали несколько окурков. Взяв с грязной простыни один из них, он направился к уборной. Проходя по коридору с торчащим в беззубом рту «бычком», нам повстречалась одна из тех добрых дамочек. Она всплеснула руками и воскликнула: «Димочка, даты что- куришь?!». Я опешил от такого возгласа и машинально, на ходу, успел сказать в ответ за Петушкова, громко и слегка обиженным голосом: «Он не только курит, он ещё и х** сосёт!!!».

Меня сменили вовремя, и я поспешил домой, не обращая внимание на красочное «бабье лето». Ведь поесть (не считая двух хлебных корок) на посту так и не получилось, а дома меня ждал ужин.

Ночную смену я отработал в родных пенатах, на пост послали кого-то другого. Чему был несказанно рад.