Читаем Журнал наблюдений за двадцать лет полностью

Я, впоследствии, часто беседовал с Суриным на религиозные темы и обнаружил, что православное вероучение он не знает, совсем. А религиозность для него складывается из обрядовости и личных фантазий, этакая-православная магия. Убитые им собутыльники принадлежали к самому дну социального общества и убив их он считал, что выполняет «волю Бога», но не по прямому повелению, то есть галлюцинации, а как-бы метафизически. И подношение их голов фигуре Вождя это, как на параде 1945-го года: бросание знамён поверженного противника к Мавзолею. То есть материализованное выражение триумфа победы сил добра.

Находясь в отделении, Владимир Сурин быстро приобрёл статус авторитета и в иерархии больных занимал высокое почётное место. У него имелся вполне сохранный интеллект, что позволяло легко подчинять себе умственно более слабых пациентов и манипулировать ими. Иногда Владимир конфликтовал с персоналом, что в условиях тогдашней трудовой дисциплины было закономерным. Внешний вид у больного был с акцентом на стереотипную «русскость». Владимир носил окладистую бороду, подпоясанную джинсовую куртку-кафтан, шерстяное трико и тапки, отдалённо напоминающие лапти. На голове обычно он носил какой-то картуз. Старался говорить басом, как священник и всё время с собой носил деревянную ложку за поясом, которой пользовался в столовой.

Апофеозом вычурности для Сурина был поступок, произошедший однажды ночью. Было это в те времена, когда шестую палату сделали наблюдательной, вместо первой. Напомню, это последняя палата по коридору, самая большая и с туалетом. Как-то поздно, уже после отбоя, как всегда, Владимир долго бубнил псалмы. Затем – подошёл к решётке и ритуально освятил пространство коридора иконкой в руке. К этому тоже, все уже привыкли. Около полуночи Сурин разделся догола и зайдя в туалет взял там мусорное ведро, высыпал его содержимое на пол и налил в него воды из крана, где-то наполовину. Дальше – взял свою любимую деревянную ложку и стал кропить помещение, громко распевая при этом, как поп. Реакция персонала была стандартной. Через некоторой время больной был фиксирован и купирован аминазином. К сожалению, спирт для инъекций был сильно разбавлен водой Лужиным, который таким образом «догонялся» накануне. В место укола попала инфекция и дело впоследствии закончилось флегмоной. Я и возил тогда Владимира в хирургию, вскрывать довольно большой гнойник. Пробыл Сурин у нас несколько лет и отправился туда, откуда приехал, то есть на «специнтенсив» в соседний регион.

Глава 17. Трудиструктор и развод с полом.

Жил да был на свете санитар Щукарь. И было у него всё в жизни отлично! Сын обеспеченных родителей, нести тяготы жизни ему было необязательно. В юности-душа компаний, завсегдатай пикников и «шашлыков» в лихие девяностые был устроен тёщей в психушку. Пользуясь покровительством начальства, Щукарю было позволено всё. Но время шло и появились новые люди и им было глубоко наплевать на судьбу славного парня с уникальной личностью и великого контрабандиста. Попал наш Щукарь в смену Андрея Уланова. И хоть сам Уланов был не идеален, но бардака в смене терпеть не стал и договорившись с милиционером по фамилии Меркулов взял, да и сдал вусмерть пьяного санитара в вытрезвитель. К главврачу пришло уведомление и им были приняты соответствующие меры. И всё бы ничего, Филипповна не раз уже ходила к Главному «поплакаться», и всякий раз пьяницу прощали и восстанавливали в должности. Но на этот раз совершила хозяйка роковую ошибку-искренно высказала Меркулову, что о нём она думает. Сотрудник милиции был не лыком шит, и направил заявление в прокуратуру об «оскорблении при исполнении». И тогда Филипповне стало очень грустно. Пришлось договариваться: Меркулов забирает заявление, а Щукаря-больше духу не будет в больнице; вместо него возьмут санитаром его друга, который работал водителем «буханки» у нас же. Санитара-алкоголика под всеобщее ликование выгнали окончательно и бесповоротно, а Уланов нажил себе недоброжелателей в лице Филипповны и её покровительнице – старшей сестры Гольдман. Правда, надо отметить, что ничем особо это Уланову реально не повредило.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное