Журнал наблюдений за двадцать лет

Я для порядка покачал головой, хотя мне было всё равно, но событие и впрямь-необычное. Боря Налимов: это больной шизофренией, вечно какой-то потный мужик, который лежал у нас за убийство своего дяди. Правда, он уверял, что дядю он очень уважал и не мог причинить ему вред. В день убийства с ним выпивал, а после встречи ушел к себе домой. Дядю нашли на следующий день жестоко убитого ножом. Виновного признали Бориса и поместили в нашу лечебницу. Убивал он или нет – вряд ли теперь кто узнает. Может, и не убивал. Несмотря на свою болезнь и навязчивый характер, Борис был незлобен, и никто не мог припомнить от него что-то плохое. Росту он был среднего, с крупными чертами лица и широким носом «картошкой». Низко посаженный зад и длинные руки делал его похожим на примата. Иногда я его брал на работу. Он, обычно, начинал деятельность очень энергично, мог копать или пилить целый день, но в последующем-быстро выдыхался и больше занимался курением и показухой. Понять, что толку больше не будет, было очень просто. Он одевал на ноги обтягивающее трико, закатывал его до колена и обувался в нелепые шлёпки на высокой платформе с приподнятой, как у женщин – пяткой. В таком виде он большую часть времени стоял, повернувшись к другим больным торчащими ягодицами. Если же садился на стул-неизменно хлопал себя ладонями по ляжкам и приговаривал: «Кость у меня широкая, таким бёдрам любая женщина позавидует!». Это означало, что Борю можно заводить в отделение и на какое-то время на работу больше не брать. В палате он соседям объяснял, что: «Работа каторжная и я не лошадь, чтобы на мне пахали от зари до зари». Причём, произносил он это подойдя очень близко, прямо в лицо собеседнику. Естественно, это никому не нравилось и долгими такие разговоры не были. Увидев, что желания общаться у окружающих нет, он ложился на кровать вниз животом, слегка привстав на согнутые предплечья и осторожно оглядывался на реакцию сопалатников. Поначалу больных такое поведение забавляло, но затем-начинало раздражать и они мечтали о том, как бы его опять отправить поработать. Иногда он в таком состоянии писал стихи, в которых одна-две рифмы использовались во всех четверостишиях. Полушкин, прочитав подобное творчество, как правило, назначал внутримышечные инъекции нейролептиков, и Боря Налимов успокаивался на какое-то время. Цикл начинался заново.

Невесту Лизу знали очень многое в городе. Она вместе с Борей была завсегдатаем амбулатории, там они, собственно, и познакомились. Высокая худая женщина с длинными волосами и очками с очень толстыми линзами всегда пропускала вперёд себя торчащие, как у утки губы. Иногда эту колоритную пару можно было встретить прогуливающимися в центре города. Когда Борю закрыли, Лиза добросовестно приходила к нему на свидания и приносила немного поесть. Их встречи заканчивались долгой безмолвной паузой и французским поцелуем на прощание.

Придя в мастерскую, я получил задание от старшей сестры-освободить изолятор и поставить туда койку с матрасом. Изолятор находился в коридорчике, сразу за кабинетом врачей. После массивной двери, напротив, был туалет для начальства, а повернув направо шла стена, отгораживающая узкий изолятор, который пока никогда не использовался. Пройдя метра три была небольшая комната, где мои больные оборудовали ещё одну маленькую мастерскую соорудив верстачок и повесив на стену два шкафа. Далее по пути была ещё одна дверь, за которой шла ещё комната, используемая как склад. Изолятор тоже был набит каким-то старьём и разобрав его у стены можно было увидеть унитаз и раковину, очень грязные, но вполне рабочие. Я взял двоих рабочих, и мы сделали, как велели. Направившись обратно в направлении столовой, где в это время шла церемония бракосочетания, нам повстречалась санитарка со смены-шумная Татьяна Маслова, которая то ли в шутку, то ли всерьёз, велела мне оставаться в изоляторе во время «брачной ночи» для контроля ситуации. Я как-то отшутился и ушёл прочь. Наблюдать за росписью желание тоже не возникло и мой путь лежал в коридор, куда я и отвёл больных.

В коридоре меня ждал санитар. Это был здоровяк по имени Сашок. Он устроился недавно и, поначалу сильно нравился Полушкину. Любуясь габаритами отставного матроса, он потирал руки и улыбался, завидев тридцатилетнего Александра. Но, радость была недолгой. Подающий надежды детина оказался бездельником и пьяницей, который без конца занимал деньги у своих коллег. Вот и теперь, он, почёсывая затылок искал очередного кредитора.

– О, Витёк, привет, как дела! У меня к тебе дело, пойдём-поговорим. Не выручишь до аванса? Позарез нужны деньги, хотя бы рублей пятьдесят.

– Сашок, ты же мне уже месяц не можешь десятку отдать. – Парировал я.

– Так дай полтинник, я тебе тогда шестьдесят должен буду.

– Не-ет, отдай сначала, что должен, да и денег у меня с собой нет.