Журнал Виктора Франкенштейна

— Тогда я буду защищаться с помощью простых слов. Я невиновен. Я непричастен к смерти моей сестры. Насилие как таковое вызывает у меня отвращение. Направить же его против члена моего собственного семейства — это для меня немыслимо. Возможно ли обвинять в подобном преступлении брата? Любящего брата, который помогал растить ее с младенческих лет? Нет, нет. Подобное никак невозможно. — Он остановился, пытаясь справиться с охватившими его чувствами. — Как она встретила свой конец — сие мне неведомо. Не знаю, как вышло, что лицо и руки мои были в крови. Не знаю, как вышло, что ожерелье ее было найдено у меня в кармане. Могу лишь догадываться, что виноват здесь некий враждебный заговор. Некая адская сила. Знаю лишь одно: это не я.

Слова его, произнесенные с очевидной искренностью, встречены были ропотом одобрения со стороны зрителей, которых судья быстро заставил замолчать. Дэниела увели, и присяжные удалились в другую комнату.

Я остался в здании суда — одиночества мне было не вынести. Я знал, что Дэниел невиновен, однако теперь ему приходилось защищать свою жизнь, а я тем временем сидел в бездействии и наблюдал за ним. Вдобавок мне известно было, какой вынесут вердикт. Закон — сеть, капкан, он связывает свою жертву, как бы та ни билась, чтобы освободиться. Не прошло и часа, как присяжные возвратились, и Дэниела в кандалах снова ввели в зал. Лицо его было залито краской; всходя на свидетельскую трибуну, он споткнулся. «Невиновен!» — выкрикнул кто-то, и в зале суда послышались разрозненные аплодисменты. Дэниел покачал головой, слегка нахмурившись, и подался вперед, чтобы выслушать вердикт присяжных. Он не заставил себя ждать. Виновен в противозаконном убийстве. После этого наступила тишина — тишина, в которой до сознания присутствующих доходило, сколь мрачна его судьба.

Затем Дэниел с выражением едва заметного волнения повернулся к судье; тот покрыл свой парик черною тканью, устроив из этого настоящую церемонию. Судья перечислил обстоятельства, при которых, как предполагалось, Дэниел убил свою сестру, с явным удовольствием задержавшись на подробностях обнаружения тела. Затем огласил приговор, полагающийся виновному за преступление, которое он назвал «чудовищным убийством» и «злом воистину непостижимым». В этом я был с ним согласен, хоть и знал, что свершивший это деяние находится не здесь. Дэниел выслушал смертный приговор с замечательным спокойствием. В этом я не сомневался, даже не видя его лица — он стоял спиной к залу суда, оборотившись к судье. Покидая зал, держался он прямо и в мою сторону не взглянул.

Глава 13

В утро казни я поднялся до рассвета. Разве мог я спать? Мистер Гарнетт сообщил мне, что Дэниела отвезут в Ньюгейт, где, за стеной, и состоится церемония казни. Всю ночь я провел, воображая терзания приговоренного. Я оделся и вышел на улицу, чтобы разогнать мысли, но тут некий невольный импульс, который было не преодолеть, заставил меня пойти прямо к Ньюгейту. Торопясь поспеть на зрелище, я походил на человека из толпы. Если возможно быть двумя людьми сразу, то состояние мое было таково: я хотел спрятаться ото всех и оплакивать судьбу Дэниела, запершись в какой-нибудь потайной комнате, но в то же время я с горящим взором уже устремился к тюрьме, чтобы посмотреть, как с ним расправятся. Казалось, меня обуял некий дух, что тяготеет над Лондоном в дни повешений, некая жажда крови и наказания, не поддающаяся логике. Позднее в голову мне пришло еще одно соображение. Я подарил жизнь существу, но не влияет ли на меня самого присутствие этого существа?

Когда я добрался до Ньюгейта, было еще очень рано, однако народу там оказалась такая уйма, что дальше дворика церкви Святого погребения мне было не пройти. Дети, уже собравшиеся кучей на самом возвышенном месте, подняли крик и вой — то была настоящая какофония, которая могла бы посрамить племя обезьян в джунглях Нигера. Свист подхватили и другие люди из толпы, некоторые принялись плясать и распевать непристойные песни. Подобного абсурдного веселья пред лицом смерти я никогда не видывал. Английская толпа, визжащая, хохочущая, орущая, есть ужасающее явление в мире, который мы изволим называть цивилизованным. Открытое пространство перед тюрьмой занято было мужчинами и женщинами, всем своим видом напоминавшими воров и гулящих, а также прочих грубиянов и злодеев всех мастей. Запах от них шел невыносимый. Они свистели и подражали мистеру Панчу [22]; они пили из бутылей и дрались между собой. Кое-кто из них бесцеремонно мочился на стены самой тюрьмы, крича, как принято в Лондоне: «Невмочь!»