Журнал Виктора Франкенштейна

— В том-то и состоит загадка. Что в данном случае означает «внутрь»? Возвратится ли он обратно в себя самое? Однако ж, коль скоро мы не понимаем его природы, понятие это для нас не имеет смысла. Означает ли это, что мощность его скопится в некоем бесконечно малом пространстве? Тогда он, возможно, будет представлять собой крайнюю опасность. Или же природа его изменится и он превратится в некую всецело новую и неизведанную силу? Тут, мистер Франкенштейн, мы удаляемся от здравого смысла. Благодарение Богу, подобное никогда не будет достигнуто. Это могло бы навлечь на мир невиданные доселе разрушения.

— Так вы полагаете, это невозможно?

— Вне всякого сомнения. Это не удалось и самому Фарадею.

К концу того дня работы своей он не закончил и пообещал вернуться в следующее воскресенье. Последовавшие дни я провел за усиленным изучением электрических явлений. Я посетил библиотеку Королевского общества, где мне показали новейшие трактаты Ганса Эрстеда и Джозефа Генри; я изучал устройство генератора Вимшурста и электрической машины-качалки. Оказалось, что в последние несколько месяцев Эрстед опубликовал результаты своих опытов, посвященных «электрикомагнетическому полю», — название это принадлежало ему. В своих попытках он сумел добиться того, чтобы магнитная стрелка перемещалась под прямым углом к электрическому потоку. Возможно ли подобным образом замерить — а замерив, изменить — силу и направление тока? Великий Ньютон установил, что каждому действию есть равное по силе и противоположное по направлению противодействие. Возможно ли, чтобы сила магнетизма, следуя этому принципу, меняла направление потока?

В следующее воскресенье Хеймэн завершил свою работу. Кроме прочего, он усовершенствовал приборы: увеличил емкость вольтовых батарей и отчасти заменил воск и смолу битумом.

— Надеюсь, теперь вы сможете спокойно продолжать свои труды, — сказал он. — Многие страшатся электрического потока. В их глазах он нечто чудовищное. Попытка переиначить законы, установленные Богом.

— Я вовсе не намерен создавать чудовищ, мистер Хеймэн, — отнюдь.

После его ухода я уселся на длинный деревянный стол, починенный рабочими. Здесь существо восстало из мертвых. И здесь же оно опять возвратится в безмолвие и тьму. До меня донесся звук реки — вода, поднимаясь с приливом, била об деревянные сваи причала; услыхав это, я впервые преисполнился упования и надежды.

Глава 17

Писаки не теряли времени. Два дня спустя после нашего возвращения из Марлоу в лондонских газетах появились отчеты о «небывалой трагедии» и «ужасном несчастье», выпавших на долю Биши. Там в подробностях излагались обстоятельства смерти Марты; особое внимание уделялось «омерзительному созданию» и «жестокому злодею», виденному Мэри у окна. Однако за этими новостями вскоре последовали дальнейшие, более сенсационные сообщения о смерти Гарриет в Серпентайне. То обстоятельство, что обе эти смерти произошли в воде, заставило некоторые печатные издания подвергнуть сомнению компетентность полиции в Лондоне и прилегающих к нему графствах; другие же — такие, как «Меркьюри» и «Эдвертайзер», — каким-то образом разузнали о том, что Биши исключили из Оксфорда по обвинению в атеизме. Авторы этих публикаций высказывали предположение, хоть и не утверждали, что оба убийства призваны послужить жутким предостережением неверующему Шелли.

— Возможно ли, чтобы милосердный Господь устроил ради меня смерть двух молодых женщин? Это вне моего понимания, — сказал мне Биши в первый свой визит на Джермин-стрит после Марлоу. — Лучшего оправдания атеизму мне и самому не придумать.

— Не обращайте внимания. Эти газеты забудутся через час.

— Я, Виктор, не испытываю к ним ни малейшего уважения. Читаю их словно комедию. Декламирую их Мэри, сопровождая жестами и выражениями паяца.

— Что Мэри?

— Мэри? Она мила. Она прелестна. Она остроумна. Она мудрее, чем присуще ее полу. Что мне еще добавить?

— Стало быть, жизнь в Сомерс-тауне — Эдем, да и только?

— Блаженство порою нарушает мистер Годвин. Но мы беседуем, уединившись в дворике церкви Святого Панкратия. Знаете вы это место? Там, где могилы оплетены корнями дубов.

— Нет.

— Там похоронена ее мать. Мы ходим на ее могилу.

— Так вы, Биши, предаетесь любви на кладбищах?

— Предаваться любви — фраза здесь неуместная, Виктор. Мы друзья, связанные глубоким согласием и взаимной гармонией. Мы разделяем интересы друг друга.

— Что ж, это и есть любовь, как ни назови.

— Вы так думаете? Кстати говоря, мы должны посетить одно зрелище. Оно доставит нам нескончаемое наслаждение. — Он вытащил из кармана листок бумаги, оказавшийся, когда он его развернул, афишей, где объявлялось о грядущем представлении пиесы «Проклятие атеиста». Под заголовком стояло «Парочка смертей в придачу». — Великолепно, Виктор, не правда ли? Какая глубина!