Журнал Виктора Франкенштейна

На следующее утро я снова отправился знакомою дорогой в Лаймхаус — на сей раз движимый новым желанием взяться за дело и найти способ уничтожить существо. В мастерской, разумеется, по-прежнему царил беспорядок, однако следов новых его вторжений не было. Все лежало в развалинах. Части электрических колонн, сооруженных для меня Фрэнсисом Хеймэном, валялись на полу. Кое-где на них остались следы непогоды — там, куда задуло капли дождя; но я заметил, что все части колонн по-прежнему находятся в целости: диски, кусочки воска и смолы, прозрачное стекло и металл — все лежало по отдельности. Металл покрылся ржавчиной, но ее легко было снять. Сумей я еще раз заручиться помощью Хеймэна, и мне удастся воссоздать условия первоначального эксперимента. Сначала, однако ж, мне необходимо было восстановить саму мастерскую. За следующие несколько дней я поправил стены и заменил полки со шкапами. Помогали мне те самые рабочие, которые несколько месяцев назад перестроили внутренность помещения. Им я сказал, что в мастерскую в поисках денег вломилась банда «работников по верфям» — так в этих краях называли воров, орудующих у реки. Рабочие предупредили меня об опасностях, сопряженных с работой у Темзы, и водрузили на заново установленную дверь огромный висячий замок.

Я навестил Хеймэна в конторе компании «Конвекс Лайте» на Эбчерч-лейн. Там я рассказал ему о порче машин, которые он для меня сделал (опять обвинивши в этом работников по верфям), и попросил помощи в их восстановлении. Затем я задал ему вопрос, волновавший меня более всего:

— Приходилось ли вам, сэр, размышлять о возможностях отрицательного потока?

— Не могли бы вы, мистер Франкенштейн, выразиться точнее?

— Я хочу сказать следующее. Мы полагаем, что электрический поток передается в волновой форме, не так ли?

— Такова теория. Кое-кто, однако же, считает, будто он состоит из частиц.

— Давайте предположим, что это волны. Что, если представить себе эти волны не чем иным, как рядом кривых, — верно ли это будет?

— Вы близки к правде. Я убежден, что в потоке присутствует неисчислимое количество магнетических кривых, столь плотно прилегающих друг к дружке, что кажется, будто они складываются в неделимую линию.

— Но ведь, следуя теории, каждую кривую можно выделить и измерить?

— Следуя теории — да.

— И у нее будут верхняя и нижняя точки?

— Она будет составлена из параболических и гиперболических дуг.

— Именно, мистер Хеймэн! А что, если развернуть их вспять?

— Ваши слова крайне удивляют меня, мистер Франкенштейн. Это полностью изменило бы природу электрического потока. Но сделать это невозможно. Мешают законы физической науки.

— Мне не впервой опровергать эти законы.

— Вот как?

— Я лишь хочу сказать, что, подобно вам, желаю пойти вперед в нашем познании мира. Ведь все физические законы условны, не правда ли?

— Далеко ли вам, сэр, удалось продвинуться в ваших первоначально задуманных исследованиях?

В ходе наших прежних бесед я рассказывал ему, что намерен с помощью электрического потока восстановить жизнь и энергию в животной ткани.

— Некие малые шаги я сделал, — отвечал я. — Я обнаружил, что возможно вернуть подвижность определенным видам рыб. Но лишь на короткое время.

— Продолжайте работу, мистер Франкенштейн. Она представляет величайший интерес и важность для всех нас. Можете в этом не сомневаться.

Он согласился прийти в мастерскую в следующее воскресенье и оказать мне помощь в восстановлении сломанных приборов. По прибытии он, как я и надеялся, заключил, что повреждения можно без излишних усилий исправить; мало того — он тотчас же взялся за дело.

— Воскресенье, — сказал он, — день, когда я занимаюсь работой частного характера. Я черпаю в ней силу. Работа заменяет мне церковь.

— Рад это слышать, мистер Хеймэн. Дел предстоит много.

Он работал целый день без устали, тщательно проверяя и перепроверяя каждую составную часть электрических колонн.

— По счастью, основные элементы весьма крепки, — сказал он. — Прочность их весьма способствует сборке.

— Дело тут в вашей гениальности, сэр. Вы их изобрели.

— Гениальность тут ни при чем. Здравый смысл, сэр, — вот и все. Да еще опыт. С их помощью возможно распутать любой узел.

Я знал, что подобная точка зрения принята у англичан. Однако верил я и в то, что страсти и воображению тоже есть место в научных исследованиях. Что такое натурфилософ, лишенный видения?

— Я размышлял над вашими вопросами об электрическом потоке, мистер Франкенштейн. Если припоминаете, вы спрашивали меня о том, какого эффекта можно добиться, повернувши волны вспять — так вы, кажется, изволили выразиться.

— Да, верно.

— Я произвел расчеты — по теории выходит, что в природе потока существенной разницы не возникнет. Направление же его радикально изменится. Он потечет внутрь, а не наружу.

— Разве такое возможно?