Журнал «Вокруг Света» №02 за 1975 год

— Предупредите экипаж Ли-2, пусть отдыхает, через пару часов летим на Удское, — сказал я Плоткину. — Проконсультируйтесь с врачами, что нужно при данной ситуации сбросить потерпевшим. Все остальное решим в Удском.

Сам я иду домой обедать. И, хотя еще далеко до конца, еще много трудностей впереди, все же верю, что все кончится хорошо и мы снова с Тиманчиком пойдем одной тропою. Уж теперь-то он выпутается из беды. Ему важно было стать на землю ногами, а дальше он не сдастся...

Хозяйка встретила меня в передней, настороженная, вопрошающая.

— Живы, по вас вижу, живы! — вскрикнула она.

— Да, Евдокия Мироновна, живы, а самолет сгорел.

— Бог с ним, с самолетом, — неожиданно согласилась она, — живы бы были люди. Вот уж насмотрелись-то смерти в глаза, голубчики мои, — и она на радостях заплакала.

И вот мы снова в воздухе. Ложимся курсом на Удское. Теперь самолет кажется быстрокрылой птицей, несущейся высоко над землею. Вместе с облегчением пришла неодолимая усталость. Гул моторов убаюкивает. Я быстро засыпаю...

В поселке Удском домов немного, заселены они плотно, до отказа. Геодезическая партия размещается в старой, заброшенной бане. Мы не воспользовались гостеприимством хозяев, поставили палатку, разожгли печь и чувствовали себя великолепно, хотя температура воздуха была низкая.

В Удском от экипажа Ан-2 мы услышали устный пересказ того, что сообщалось в радиограмме, и ничего больше. Нарты с радистом вышли к месту аварии два часа назад. Утром мы летим к Тиманчику. Теперь у него есть палатка, печка, продукты, сбросим медикаменты и письменный совет врача. И попросим его как-нибудь сообщить нам, в каком состоянии Степан.

Вот и закончился день. Теперь дождаться бы утра...

Утром выхожу из палатки. Ничего не узнать: ни старой бани, ни поселка, ни пней — все со снежными надстроями, в праздничном наряде, в блеске раннего утра. Внезапный гул мотора будит поселок. Залаяли собаки, заскрипели промерзшие двери в избах, послышался стук топоров. «Утро, утро, утро», — вестит какая-то пичуга...

Короткий завтрак — и мы на антоновской машине снова в воздухе.

Время тянется страшно медленно. Я не отрываю взгляда от наплывающего на нас горизонта. Минуем устье Шевли. Слева, вдали, обозначилось Ледяными пятнами озеро Лилимун. И наконец, в синеве лесов блеснул знакомыми извилинами Удыгин.

Забираем вправо, идем над рекою. Еще несколько минут — и мы увидим дымок. Тиманчик, наверное, с вечера наготовил сушняка для костра и сейчас, услышав гул моторов, запалит его...

Идем низко над лесом. Исходят минуты. Глаза устают. Дымка не видно. Пилот смотрит на меня вопросительно.

— Тиманчик, наверное, намаялся за эти дни, проснуться не может, — соврал я скорее не ему, а себе, чтобы рассеять вдруг вновь нахлынувшую тревогу.

Тиманчик не может проспать, усталость не усыпит его, это я твердо знаю. Неужели еще что случилось?..

— Может, он не нашел сброшенного вами вчера груза с загадкой?

Пилот не отвечает, показывает рукою вперед. Там, за береговыми ельниками, появилось ледяное русло Удыгина. Глаза ловят на нем какие-то черные, неясные полоски.

— Вчера этого не было! — кричит пилот, резко сбавляя скорость и подбираясь ближе к реке.

Машина проносится над руслом Удыгина. Черные полоски на льду — это буквы. Успеваю, прочесть: «ПОМС»...

Что это значит? Их, несомненно, выложил Тиманчик, но что-то помешало ему дописать слово, и рядом с надписью остались две копны неиспользованных еловых веток, из которых он выкладывал буквы. Что могло случиться с ним?

Пока пилот разворачивает машину, я мучительно пытаюсь расшифровать недописанное слово. Беспрерывно повторяю: «Помс... помс...» — кажется, нет слова с такими начальными буквами. Неужели Тиманчик перепутал буквы? И наконец, где он сам, почему нет дыма поблизости?

И вот мы снова проносимся над заледеневшим руслом Удыгина. Разгадка пришла неожиданно, с первого взгляда на надпись.

— Он хотел написать «ПОМОГИТЕ»! — крикнул я не то от радости, не то от страшного смысла, заключенного в этом слове.

Пилот утвердительно кивнул.

Мысли не успевают зародиться, как из-под машины исчезает надпись; в последний момент, пролетая над ельником, я заметил край палатки. Ни дыма возле нее, ни живой души. Предчувствие непоправимого вмиг овладевает мною...

— Наверное, ушли, — кричит радист Михаил Степняк, тоже заметивший палатку.

Я отрицательно качаю головою.

— Значит, замерзли, — заключает он.

— Не может быть! Уж если они поставили палатку, то уж поесть и забраться в спальные мешки нашлось бы время.

Спускаемся километров десять над Удыгином, извивающимся по просторной долине. Никаких следов. Земля тут неприветливая, пустынная. Даже зверя не видно.

Одолевает тревога за людей и досада, что не имеем времени на размышления — ведь нас ограничивает горючее. И в то же время мы не можем улететь отсюда, не узнав, что случилось с людьми.

Идем обратным кругом к палатке. Солнце высоко. На тайгу легла теплынь. Настороженными взглядами караулим лесные просветы. Нигде ничего.

Вот и знакомый ельник. Он наплывает быстро.

— Собака!.. — вдруг кричит пилот, показывая пальцем вправо.