Я гляжу туда. Кто-то черный выползает из ельника на лед, но не успеваю рассмотреть — слишком быстро проносимся мимо.
— Да ведь это человек ползет по снегу! — и Степняк хватает меня за плечи. — Человек, понимаете?!..
Машина уходит на запад, разворачивается на 180 градусов, идет точно на ельник. Правый берег Удыгина, откуда мы летим, голый, и нам издалека видны и копны еловых веток на льду, и черное пятно, прилипшее к снегу. Самолет снижается до предела, совсем сбавляет скорость. Летим на высоте ста метров над землею. Уже рядом русло. Человек зашевелился и, разгребая руками снег, ползет навстречу звуку, тащит за собою по глубокой борозде безвольные ноги. Никаких знаков не подает, ничего не просит. Это Степан. Я узнаю его по каким-то необъяснимым приметам.
Не успеваем мы еще разобраться во всем увиденном и запомнить детали этой ужасной картины, как самолет выносит нас за ельник. Первое, что приходит в голову: где Тиманчик? Неужели он ушел куда-то, бросил тяжело больного Степана? Иначе в палатке горела бы печь. Ничего не можем понять.
Машина снова выходит к Удыгину. Идем над руслом реки. Степан слышит гул мотора, поворачивается к нему, тяжело ползет навстречу, впиваясь голыми пальцами в снег. В три секунды времени, пока мы проносимся над ним, я успеваю заметить, что у него вместо головы клубок из тряпок и безжизненные, как плети, ноги, завернутые в какую-то рвань.
— Он слепой! — слышу резкий голос пилота.
Я вздрогнул. Мне стало не по себе.
Теперь все ясно. Степан слепой. У него нет ног, только руки, да где-то под дырявым бушлатом теплится жизнь. Значит, нет возле него Тиманчика, он один. Я прошу пилота отойти в сторону. Надо решить, что делать со Степаном. Было бы бесчеловечно бросить его одного, слепого, без ног, в этой снежной пустыне, где на сотни километров ни единой души. Нарты же сюда могут прийти, в лучшем случае, дней через семь. Ему не дождаться.
Пилот с тревогой смотрит на приборы, прикидывает что-то в уме, дает на размышление всего десять минут. Мы должны возвращаться на базу. До нее более трехсот километров.
Отходим на север.
Вот и попробуй найти правильное решение, когда над тобою висит как дамоклов меч неумолимый закон времени. Мы должны любой ценой вывезти сегодня Степана и узнать, что же с Тиманчиком?.. Чувствую, что с ним стряслась беда и что промедление с нашей стороны для него смерти подобно.
— Георгий Иванович! — обращаюсь я к пилоту. — Можно ли тут близко к ельнику посадить По-2?
Пилот отрицательно качает головой.
— Надо посадить машину так, чтобы не разбилась она и пилот смог бы подняться в воздух, а для этого надо нормальную площадку, — говорит он.
— А если рискнуть, ведь люди погибают?
Он холодно сдвинул брови.
— Не забывайте, кроме всего прочего, в авиации существует еще и закон, запрещающий всякий риск...
— Кроме разумного, — перебиваю я его.
Пилот недоверчиво посмотрел на меня.
— Все же, Георгий Иванович, прошу на обратном пути осмотрите русло Удыгина, может быть, обнаружите место для посадки, а я дам сейчас распоряжение в штаб экспедиции немедленно направить из Экимчана в Удское машину По-2 на лыжах. Там, в Удском, мы примем окончательное решение.
Самолет незаметно развернулся, идет вниз по Удыгину. Мелькают темные купы берегового леса, замысловатые кривуны рек. Вот и ельник. Степан лежит неподвижно, головой к противоположному берегу, далеко от палатки, в бессилии разбросав по снегу руки. Как же больно будет ему, когда смолкнет гул мотора и с ним погаснет последняя надежда...
— На крайний случай можно рискнуть, — кричит пилот, показывая вниз
Я припадаю к окошку. Под нами более или менее ровная полоска русла, ограниченная с двух сторон высокоствольным береговым лесом. Георгий Иванович еще раз облетает ее, и я вижу, как он мрачнеет.
— Сядет?
Пилот колеблется, молчит. Потом тяжело раскрывает рот.
— Подхода нет, мешает лес, надо падать на площадку. Может быть, только опытному пилоту тут повезет, — и он, развернув машину влево, ложится курсом на Удское.
Его слова поколебали во мне и без того слабую надежду. Неужели Тиманчику и Степану не дождаться помощи? Чем оправдаюсь я?
С болью смотрю, как в лесной синеве теряется Удыгин. Дождутся ли помощи? Опускаюсь на сиденье, закрываю лицо руками, призываю на помощь спокойствие. Хочу разобраться во всем случившемся. Перед глазами распластанный Степан. И вдруг возникает вопрос: почему, он лежит головою к противоположному берегу от палатки, куда ползет? Неожиданная догадка потрясает меня.
— Назад, к ельнику! — кричу я, вскакивая и хватая пилота за плечи. — Степану не найти палатку, он сбился с нужного направления. Надо проверить.
— У нас нет для этого и минуты времени.
— Мы должны вернуться!
— Это приказ?
— И приказ, и наш долг!
Пилот долго смотрит мне в глаза.
— Не дотянем до Удского.
— Сейчас другого решения не может быть, поворачиваем назад!