Заново родившись сегодня в селе Михайловка под Пензой, соломенная кукла не знает, конечно, ритуального предназначения, не стала она вновь и детской забавой. Зато заворожила всех, кому дорого исконно русское искусство, вернув нам еще один потерянный самобытный пласт народного рукомесла. Ныне работы Медянцевои украшают многие выставки и крупнейшие музеи страны.
От железнодорожной станции до Михайловки шестнадцать километров, вымеренных в зимнюю пору гусеничными тракторами да лыжами — единственными транспортными средствами, соединяющими жителей с внешним миром в сильные снегопады или пургу. Мне повезло: светило, отражаясь в голубых снежных застругах, редкое в декабре солнце, и глубокая колея-траншея оставляла надежду на колесный транспорт. В кабине мощного новенького самосвала я и доехал до дома Медянцевои.
Быстротечен зимний день: едва миновал полдень, а на деревню уже наползают сумерки. С крыльца я обернулся на заходящее солнце и, успокаивая себя, отметил, что садится оно не в дымке, а в чистом, прозрачном морозном воздухе, обещая назавтра такой же ясный день, а значит, и хорошую обратную дорогу.
Завидя гостя, Екатерина Константиновна кинулась ставить самовар.
— Ведь наказывала всем, приезжайте летом: благодать тут, зелень, красота, по дороге машины ходят. А вы зимой, да еще в осеннем пальто. Ну как заметет? Неделю из дома нос не высунешь. В буран идти тут верная смерть. Я почему говорю, мне не жалко, живите на здоровье, но ведь у вас, городских, всегда спешные дела. Ну да ладно, приехали — и хорошо, и ладно, главное, что в избе тепло. Грейтесь, сейчас чай пить будем с медом.
Именно такой и представлял я Медянцеву — живую, маленькую, никогда не унывающую заводилу и запевалу Михайловского народного хора, автора многих песен и частушек, замечательную русскую мастерицу. Серьезное, в улыбке лицо ее хранит ту красоту, над которой не властны ни невзгоды, ни болезни, ни семьдесят с лишним лет трудно прожитой жизни.
...В красном углу вместо божницы зеркало («Я с юности в бога не верила»), под ним телевизор. В книжном шкафу ряды «Библиотеки всемирной литературы»; на столе керосиновая лампа — на случай, если ветер перехлестнет провода; квадратный обеденный стол, большая печь и кровать за занавеской. Гостя не ждали, но все идеально чисто, уютно, так, как может быть только в деревенской избе, в которую входишь, растирая щеки, с крепкого мороза.
Может ли быть что-нибудь приятнее для беседы, чем дымящийся на столе самовар? Глоток за глотком, слово за слово...