Десять минут. Я взглянул на часы: он должен появиться в 4.32. Это казалось невероятным. Минуты ожидания тянулись бесконечно долго. Мы подались вперед, вглядываясь в просвет между деревьями, словно ожидали трансконтинентальный экспресс, изо дня в день прибывающий точно по расписанию в 4.32. В назначенный срок в поле зрения появился лоб Ахмеда. Затем показалась голова его спутника. Я вытянул шею, чтобы получше разглядеть марсабитского великана. Вот он на миг возник передо мной. Разорванное ухо. Ряд бородавок вдоль спины. Он остановился у дерева, ухватил ветку и пожевал ее. Сквозь листву мелькнули его огромные бивни. Я нащелкал две полных кассеты, но на пленке запечатлелась лишь густая зеленая листва, непроницаемым щитом заслонившая Ахмеда от объектива. Ахмед, к сожалению, слишком мало съел и остался невидимым. Беспрерывно нажимая на кнопку затвора, я ни разу не почувствовал нужного для создания фотошедевра трепета в указательном пальце.
На следующий день мы обнаружили Ахмеда уже высоко в горах, в такой чащобе, что с трудом смогли разглядеть его морщинистую заднюю ногу. Было безветренно. Мы подобрались к нему метров на тридцать. Наведя объектив на то место в зарослях, где стоял Ахмед, я делал снимок за снимком... Необычные для этих диких мест звуки, легкие щелчки срабатывающего затвора фотокамеры, отдавались у меня в ушах словно раскаты грома. Внезапно треск ветвей прекратился, слон перестал жевать. Неужели он тоже услышал? Господи, скорей бы закончить и убраться восвояси... Я чувствовал себя так, будто меня заперли наедине с буйнопомешанным, и достаточно одного моего неверного шага, чтобы он набросился на меня...
В третий раз мы увидели Ахмеда на открытом месте, но сильный туман мешал мне фотографировать. Слон направлялся в заросли. Вако очень не нравилось направление ветра. Его беспокоили «аскари», остававшиеся невидимыми для нас. Туман был настолько плотным, что легко можно было ошибиться и принять идущего прямо на нас большого слона за облако густого тумана или окутанное туманом дерево. Такая ошибка могла бы нам дорого обойтись.
На несколько дней мы потеряли Ахмеда из виду. И вот сейчас вако напал наконец на его след, и у нас появился шанс увидеть его в четвертый раз. Мы сидели и ждали. Солнце продолжало склоняться к горизонту и уже готово было скрыться за красные холмы. Слоновья трава перед нами буквально пламенела, освещаемая лучами заходящего солнца. Ахмед находился где-то совсем рядом, скрытый от нас стеною деревьев. Вполне возможно, что он сейчас отдыхал, оперев голову на свои гигантские бивни.
Слева от нас затрещали кусты. Веко тревожно оглянулся.
— Аскари, — прошептал он.
Из зарослей показалась голова слона. Он находился примерно в 50 метрах от нас с подветренной стороны.
— Кидого, — сказал Вако.
Он имел в виду, что это небольшой слон, по-видимому, один из «аскари». Меня в свое время предупреждали, что они могут оказаться куда опаснее старого великана.
...Ахмед вышел из чащи прямо напротив нас. Казалось, он материализовался из пустоты, настолько внезапным было его появление. Я бы никогда не поверил, если бы не увидел своими глазами, что такая махина может двигаться так бесшумно и легко.
Сначала он сделал несколько шагов в нашу сторону, гордо неся перед собой великолепные бивни, действительно напоминавшие лиру. Затем он повернулся к нам в профиль и медленно пошел дальше, будто специально позировал. Я не заставил себя ждать и навел камеру. Марсабитский великан полностью уместился в кадре «Лейкафлекса» с 300-миллиметровым объективом. Кадр за кадром лихорадочно нажимал я на кнопку затвора.
И вдруг у меня наступила странная реакция. Меня охватило непреодолимое внутреннее беспокойство, навязчивое чувство неудовлетворенности из-за того, что я вынужден смотреть на это чудо природы не прямо, в упор, собственными глазами, а через сложную систему оптических линз фотообъектива. Ведь я видел не самого Ахмеда, а лишь его миниатюрное изображение, втиснутое в рамки видоискателя. В центре рамок дрожала слабо мерцающая стрелка экспонометра, у нижнего края светился индикатор экспозиции. Вдобавок ко всему в подсознании копошились и не давали покоя суетные мыслишки: надежно ли отрегулирован механизм? Правильно ли заряжена пленка? Была ли она заряжена вообще?..
Мои нервы не выдержали, я опустил камеру и стал просто смотреть. Смотреть, чтобы все увиденное неизгладимо запечатлелось в нервных клетках коры головного мозга, без помощи какого бы то ни было механизма. Смотреть так, чтобы потом, много лет спустя, вспоминая Ахмеда, мне достаточно было заглянуть в кладовые своей памяти, и не нужно было бы перелистывать пожелтевшие страницы фотоальбомов или напряженно вглядываться в нерезкие проекции слайдов на пластиковом экране.