Журнал «Вокруг Света» №04 за 1988 год

— Нет, скорее арена для боя лосей или диких оленей. Вот бы проверить! — загорелся он.— Ведь через два месяца начнется гон.

И тут я высказал мысль, которая озадачила меня самого. Вернее, слова сорвались с языка раньше, чем я успел их как следует обмозговать.

— А что, если здесь находилось древнее языческое капище?

— Литературщина! — с ходу выпалил директор и рассмеялся.

Но мысль о капище уже не давала мне покоя. Действительно, почему здесь не могло быть святилища для ритуальных обрядов и жертвоприношений? Отсюда, с площадки, полого спускались вниз бронзовые стволы сосен, простреливаемые лучами солнца, и вид открывался поистине вдохновенный. По летописям известно, что северные языческие племена всегда выбирали для своих мольбищ самые высокие места в округе. Древние зыряне поклонялись огню, воде и деревянным идолам, вымазанным кровью. Здесь курились их костры, мрачно гудел бубен, и шаман, облачившись в звериную шкуру, бессвязно выкрикивал прорицания... Воображение? Пусть так.

Но вот Соболь и Лайка, что-то почуяв, заработали лапами, выбрасывая вместе с землей какие-то кости, позвонки, обрывки шерсти, гладкие камешки, напоминающие бусы. И почему-то подумалось — рискованная, конечно, мысль,— что здесь, быть может, надо искать следы знаменитой «Золотой бабы». Слухи об этом главном языческом идоле пришли на Русь за два столетия до сибирского похода Ермака и долгое время держали в напряжении умы европейских ученых-этнографов. Просветитель язычников Стефан Пермский, появившийся в этих краях в конце XIV века, видел «Золотую бабу» среди прочих кумиров, амулетов и священных камней. Но с принятием христианства следы драгоценного божества исчезли; говорили, что кочевники спрятали его в каком-то глухом урочище.

Где теперь искать «Золотую бабу», никто не знает, и многие думают, что это просто красивая сказка, в которой правда причудливо смешалась с вымыслом. Как, впрочем, и в легенде о Чаще, уверяющей, что в земле ее зарыт клад: «двенадцать бочек золотых червонцев на серебряных цепях да пушка золотая». Легенду эту поведал мне один старик пинежанин...

В старину говорили: «В еловом лесу трудиться, в березовом — веселиться, а в сосновом бору — богу молиться». Правильно говорили: сосновый бор с его высоким сводом, стройными колоннами стволов, музыкой ветра, звучащей где-то в поднебесье, «на хорах», действительно похож на храм. И страшным кощунством выглядит здесь все, что разрушает гармонию, созданную самой природой...

Мы не заметили, как из леса здорового, цветущего вышли к лесу-горельнику, черному и мертвому. Прав, к сожалению, оказался инженер Николай Иванович Шарапов: в Чащу приходил пожар. Погибли деревья-долгожители, хвойный подрост, выходящие на поверхность корни. Белые струпья гниющего валежника гнетуще выделялись среди разливов бурого пепла и обгорелых пней. Упавшие, обугленные стволы в буквальном смысле поставили крест на этом участке Берендеевой Чащи.

Николай Васильевич рубил проход в завалах упавшей древесины, и я вдруг услышал его радостный крик:

— Глядите, подсан!

— Пацан? — послышалось мне.

— Не «пацан», а под-сан,— поправил он и вытащил из-под хаотического нагромождения коряг и сучьев спаренную оглоблю с загнутыми, как на лыжах, концами.— Эту штуковину хоть сейчас в этнографический музей. Надо же, уцелела! — директор рассматривал ветхую «штуковину» с нежностью коллекционера.— Вот мы говорим «пацан», «пацан», а что это такое, и сами не знаем.

— Ну как же,— возразил я,— мальчишка... паренек... малец.

— Это и ежику известно,— отмахнулся Коврижных.— А вот откуда слово пошло? А-а-а, не знаете! Так что молчите и слушайте, пока я добрый... Правильно следует говорить «подсан», что означает «подручный». У нас это слово появилось во время зимних лесозаготовок. Раньше лес с делянок вывозили на санях. Больше одного бревна средняя лошадь не утянет. Поэтому придумали подсанки, то есть «подсан», наподобие детских санок. Привязывали их к дровням, и лошадь уже тащила не одно, а целых три шестиметровых бревна. А кто помогал лесовику? Да его сын, мальчишка лет десяти-двенадцати, настоящий подручный. Так и пошло: «подсан» да «подсан». Я сам был когда-то подсаном!..

Он подвесил саночки к ближнему дереву и обвязал вокруг ствола березовой вицей: «Пускай подсохнут, я сюда еще вернусь». И чтобы унять неожиданно нахлынувшие воспоминания, сказал беспечно и с вызовом:

— Ну и Чаща! Я думал, здесь дичи, как в курятнике.— Он прошелся взглядом по верхушкам сосен и проверил ружье.— Пойду-ка насчет ужина соображу. А вы пока отдыхайте...

Я устроился на замшелом пне, достал записную книжку. Годовалый Соболь дернулся было за хозяином да вовремя опомнился, смекнув, видно, что толку от охоты не будет, и разлегся у моих ног. Дремотная блаженная теплынь пала на землю.