Журнал «Вокруг Света» №04 за 1989 год

— Ну, успокойся, худой мир лучше доброй ссоры. Фракийцы, римляне — мы били и тех и других, а сейчас нужен мир, кони наши устали, кругом вода, и мы не сможем воевать по обычаю предков. Не грусти, Урузмаг,— продолжал, улыбаясь, царь,— летом наши лошадки хорошо подкормятся, отдохнут, а когда северный ветер превратит воды Данубия (Дунай.) в лед, мы еще пожалуем к ним, проверим, хорошо ли хранится урожай в кладовых!

...Ситалк следил за приближавшимися сарматами. Этот, впереди, на гнедом коне, в красной замшевой одежде, украшенной золотом,— не царь ли? Уже можно было разглядеть смуглое молодое лицо, обрамленное небольшой черной бородкой, густые волосы схвачены золотой лентой — царь! Он красив, этот сармат, и так ловко сидит верхом, впрочем, они все великолепные всадники...

Сарматы остановились нестройной толпой шагах в тридцати. Постояв, царь и немолодой воин на чубаром коне (шрам на левой щеке воина выделялся багровой полосой, терявшейся в густой бороде) шагом двинулись вперед. На секунду позже — но позже! — тронул коня и Ситалк, чуть махнув рукой переводчику. На ходу тот прошептал:

— Это сам Инисмей, господин! Это великая честь!

— Помолчи. Он что, левша? Гастагна на правой руке, смотрю.

— Да, господин, это великий воин!

— Он был прошлой зимой? Это он убил Агриппу (Луций Фонтей Агриппа, легат Нижней Мёзии в 58—69 гг. н. э. По сообщению Корнелия Тацита, погиб во время сарматского набега.)?

— Да, господин.

— Тогда я его помню.

Ситалк помрачнел. Он вспомнил преследование на льду Данубия, вспомнил, как от его алы (Ала — кавалерийское подразделение римской армии.) осталась едва половина. Шевельнувшаяся на минуту симпатия к этому юноше исчезла, осталась только злость воина.

Они съехались.

— Центурион Флавий Ситалк приветствует тебя, царь!

Переводчик заговорил — по-сарматски это получилось длиннее. Инисмей молча смотрел на центуриона, и во взгляде его сквозило, пожалуй, любопытство. Его спутник выглядел гораздо сердитее. Он и ответил Ситалку.

— Привет и тебе, центурион. Великий царь аорсов, роксоланов и Ольвии готов выслушать тебя.

— Я скажу только то, что он знает и сам. Рубрий Галл, легат Нижней Мёзии, позволит вам уйти за реку. За это вы не должны больше тревожить наших границ. Пусть не гневается царь,— голос Ситалка смягчился,— но фортуна сейчас не с ним. Легат велел передать, что чтит в нем великого воина и знает, что слово Инисмея нерушимо. Сарматы храбры, но у нас сил больше. Ни к чему лить кровь великих воинов. Легат дает вам два дня,— уже высокомерно закончил Ситалк.

Два дня... «Он наверняка знает,— тревожно подумал фракиец,— что у нас нет ни одной турмы полного состава. Правда, и сарматам крепко досталось, вряд ли они захотят продолжать войну. Внезапность набега уже утеряна, а добычу они все равно переправили на ту сторону. Сейчас важно убедить их, что мы сильнее»...

Заговорил Рузмаг. Ситалк, слушая переводчика, улавливал знакомые гортанные сочетания.

— Великий царь Инисмей повелевает тебе, центурион, передать легату: нам больше нечего взять в его стране. Бог меча удовлетворен, и мы уходим домой.

Внезапно Инисмей высоким голосом перебил Урузмага. Проговорив несколько слов и указывая на Ситалка, он неожиданно улыбнулся. Переводчик бесстрастно сказал:

— Великий царь говорит, что у тебя грустные глаза. Не оттого ли это, что у вас больше сил?

Все-таки он догадался... Значит, опять война?

Но тут опять раздался голос Инисмея.

— Великий царь предлагает тебе дружбу. Он говорит, что по сарматскому обычаю нужно обменяться оружием предков. В ножнах. Голый меч присылают врагу или посвящают богу.

Царь обернулся к Урузмагу. Тот отцепил притороченный у седла длинный меч и протянул его Инисмею.

Фракиец растерянно оглядел себя. Шлем и спата римские, доспех из Галлии — что же свое? Тогда он решился — отцепил от пояса длинный боевой нож в простых кожаных ножнах, нож, который носили его отец и дед, посвященный богу грозы, и протянул его сарматам.

Инисмей, наклонившись с седла, одной рукой схватил нож, второй подал Ситалку меч. Центурион резко потянул его на себя, конь, испугавшись, дернул головой и отпрянул, круто повернувшись на задних ногах.

Ситалк привел в чувство коня, вновь принял гордую позу. Царь сарматов поглядел на нож, на центуриона и, теперь уже откровенно смеясь, что-то проговорил.

— Великий царь говорит, что верит в чистоту твоих чувств. Ты честно отдал ему единственное оружие предков, которое есть у тебя. Все остальное римское.

Едва переводчик закончил, сарматы разом повернули коней и помчались к своему отряду.