Второе письмо отправил давнему моему приятелю районному охотинспектору Рушану Абзалтдинову, вместе с которым более месяца бродил по горам полуострова Говен, отыскивая гнезда белых кречетов, а затем кормил мошку в лесах по реке Вывенке и ее притоку Ветвею, где выслеживал тоже белых, но только крупных камчатских ястребов. Вспоминая дни, проведенные в тех местах, я припомнил, что хотя разговоры о медведях приходилось вести часто и с разными людьми, но ни разу мне не довелось услышать даже намека на зверя вроде иркуйема. Во время этих скитаний у нас с Рушаном родился план отправиться на Камчатку еще раз, но теперь уж не за птицами, а только для того, чтобы светлыми ночами понаблюдать за бурыми медведями во время нереста рыбы. Я уж и пленку высокочувствительную для съемки достал, но то непогода, то неотложные дела мешали осуществить задуманное, и, поинтересовавшись, не перегорел ли мой приятель, спросил, что думает он по поводу иркуйема, о котором его сосед по поселку шлет письма в журналы и Академию наук. Ответ Родиона Николаевича пришел быстро. В письме была пачка фотографий, на которых он запечатлел свою жену и маленького сына на фоне отменно выделанной шкуры бурого медведя. Однако писать очерк для журнала об иркуйеме он наотрез отказался. «Создавать сенсацию из ничего,— пояснил Сиволобов,— было бы неуважением к читателям журнала «Вокруг света», которым являюсь и я. Любителей подобных сенсаций было немало, и у меня нет желания становиться в одну шеренгу с ними («снежный человек», лох-несское чудовище, якутский чучунаа...). А вот ваше желание принять участие в поисках иркуйема мне понравилось. Но,— предупреждал он,— напарник мне нужен такой, который смог бы находиться в тундре в жару и в дождь, среди туч комаров и мошки и передвигаться при этом по болотистой жиже, затягивающей ноги как тесто, с рюкзаком весом 25—30 кг. И это не в течение двух-трех дней, а полный месяц, когда все медведи будут привязаны к нерестовым речкам...»
Отказ поделиться с читателем собранным материалом и это его предупреждение о предстоящих трудностях меня, честно признаться, несколько удивили, ибо я сообщил, что не раз бывал в знакомых ему краях. Больше всего волновался Родион Николаевич из-за того, что трудно будет ему достать лицензию. Летом охота на медведей в их краях запрещена. Обращался он за разрешением к своему охотинспектору Абзалтдинову, но тот оказался якобы не тем человеком. На первом месте у него музыка, на втором — подруга, а потом уже все остальное. Это верно, музыку охотинспектор очень любил. Да и подругу Абзалтдинова я тоже знал: ее величали камчатской амазонкой. На охоте она ни одному мужчине не уступала. Ей ничего не стоило в одиночку пересечь на моторке Олюторский залив, освежевать охотничьим ножом нерпу или медведя. Рушан рассказывал, что однажды едва остался жив, когда на него внезапно ринулся огромный медведище, а у него впервые в жизни случилась осечка. И это так потрясло охотинспектора, что он совершенно потерялся. Медведь был уже в двух шагах, когда подруга двумя выстрелами в упор сразила рассвирепевшего зверя...
В конце письма Сиволобов сообщал, что ему стало известно о том, что оленеводы из совхоза «Корфский» осенью убили иркуйема. И он собирается предпринять поездку в поселок Хаилино, чтобы как следует все разузнать и постараться достать хотя бы шкуру. О результатах предприятия мне непременно сообщит.
В ответ я постарался убедить Сиволобова, что могу быть его напарником. А в подтверждение выслал снимки бурых медведей, которых снимал неподалеку от его родного поселка. Объяснил, что раз уж я буду с фотоаппаратом, то нам незачем иметь лицензию на отстрел. Главное — иркуйема отыскать. Сделаем снимки, покажем ученым, думаю, они смогут и по снимкам решить, новый ли это вид. И уж если им понадобится, то с лицензией за иркуйемом можно будет отправиться и на следующий год.
Вскоре и охотинспектор Абзалтдинов известил меня, что после тяжелой болезни и серьезной операции едва выжил, а потому и долго не писал. К весне надеется оклематься и тогда готов пойти со мной на моторке снимать обещанных медведей. Что же касается «чуда-юда медведя шибко большого», то он и сейчас не верит в версию Сиволобова.
Поначалу-то, признавался Рушан, и он было возгорелся, стал расспрашивать о боге-медведе у охотников. Многие из них провели на Камчатке лет по двадцать, но все в один голос заявляли, что хотя и встречались им порой очень большие звери, но такой, чтобы был с курдюком да очень жирный, не попадался.