Шоссе шло параллельно железной дороге. С противоположной стороны к дороге подступала сухая земля, покрытая редкими зарослями колючего кустарника. Где-то за этой полосой неухоженной земли начинался город, и, если попристальней вглядеться, там, у пыльного горизонта, можно было различить какие-то нагромождения каменных городских строений. Мы проехали мили две, и вдруг в придорожном ландшафте появилась некая новая и странная деталь. Сооружения, напоминавшие то ли круглые большие муравейники, то ли небольшие стожки, прикрытые пальмовыми листьями. Они то появлялись, то вновь исчезали в призрачном мареве.
«Что за наваждение? — подумала я. — Зачем они здесь? Человеческое жилье? Вряд ли. Вокруг не видно ни изгороди, ни клочка возделанной земли...»
И как бы ломая всю стройную логику моих размышлений, из одного «стожка» неожиданно появился человек.
— Стойте! — сказала я. — Здесь кто-то есть.
Человек был темнокож и строен. Буйно вьющиеся волосы падали на глубоко посаженные глаза. Бедра охватывала узкая полоска ткани, а на шее на грязном шнурке висел коготь какой-то неведомой мне птицы. В руке у человека был нож. Нож с кремневым лезвием.
Завидев нас, он как-то неожиданно подпрыгнул на месте, прокрутился на одной ноге и, ринувшись к «стожку», исчез в его недрах. Как будто никого и не было. Я подумала, что мне все померещилось: и этот протоавстралоид в набедренной повязке, и нож с каменным лезвием, и когтистый птичий амулет. Но «стожок», по-прежнему стоял на месте. Я поняла, что это хижина. И вошла в нее.
На земляном полу догорали, подергиваясь тонкой пленкой пепла, аккуратно сложенные поленья. Рядом с ними стоял глиняный горшок. Кто-то сопел в темном углу.
— Послушай, как тебя зовут?
Ответа не последовало, но сопение усилилось. Мой неллурский приятель Рагавия решил вмешаться.
— Как тебе не стыдно! Ты же янади! Почему ты испугался? А ну выходи!
В хижине что-то шевельнулось, сопение прекратилось, и янади робко ступил в полосу солнечного света. Его звали Шамбайя. А вот у деревни названия не было. Так же, как и у многих, которые я потом встречала. Деревня Шамбайи была до странности пустынной.
— А где женщины? — поинтересовалась я.
— Там. — Шамбайя махнул рукой в сторону города.
— Где там? — переспросила я.
— В городе.
— А что они там делают?
— Побираются. Просят еду.
Поворот был неожиданным. Люди каменного века, побирающиеся на улицах современного города. Все как-то сдвинулось и спуталось. Каменный век неотвратимо уплывал в призрачную даль прошлого. Здесь же, в настоящем, он оставлял растерянного Шамбайю, хижины-стожки и нож с кремневым лезвием.
Вдоль дороги на много миль тянутся одна за другой эти странные деревни без названий. Несколько круглых хижин-шалашей — вот и все. Ни полей, ни обычной для деревни разнообразной живности, ни улиц, ни храма... Кажется, что хижины только сейчас поставили в каком-то случайном месте, а завтра их обладатели уйдут куда-нибудь дальше. Во всем облиле этих деревень чувствуется какая-то временность и нестабильность. Такое впечатление всегда возникает, когда видишь селения кочевников. Янади и были ими. Случилось так, что шоссе проложили по древнему кочевому пути, по которому век за веком кочевали янади. Над страной проносились бури. Но они не нарушали их традиционного уклада жизни. Иногда янади наблюдали не понятные им битвы и старались держаться подальше. Так они шли много поколений по стране и не заметили, как изменилась жизнь, как появились современные города, как по железным рельсам застучали колеса поездов, как по проложенным шоссе пошли машины. Потом их остановили, предложили жить оседло и дали по клочку земли. Их стали селить в колониях хариджан — бывших неприкасаемых, где они оказались вместе с другими «внекастовыми». Но они продолжали кочевать между колониями, легко оставляя на прежнем месте дарованную им землю.
Так два мира — мир прошлого и мир настоящего — поместились рядом и во времени и в пространстве. Но каждый из этих миров жил своей жизнью. В мире янади умели собирать древние лекарственные травы и съедобные коренья, но не умели считать. Янади проходили огромные расстояния, но мерили его локтями, не подозревая о существовании мили и километра. Время янади отличалось от времени в соседнем мире. Оно оказалось более значительным и растянутым. Крик петуха, восход солнца, восход Полярной звезды, заход солнца. Современный мир добавил им только одну временную веху — гул самолета, пролетающего регулярно над деревней. Как и в древности, они отмечали месяцы и годы значительностью произошедших событий. Они находили речные заводи, богатые рыбой, умело выслеживали мелкого зверя в редких островках еще сохранившихся джунглей. Но они не знали социальной значимости денег и не мерили достоинство человека этой значимостью. Они были оригинальны, самобытны и по-своему талантливы.