Журнал «Вокруг Света» №08 за 1960 год

Колониальные чиновники всячески поддерживали власть рета и через него держали в повиновении шиллуков. Очевидно, этим обстоятельством объясняется тот факт, что в последние десятилетия британского господства среди шиллуков не было массовых выступлений против колонизаторов. Хотя вспышки в отдельных селениях, особенно во время сбора налогов, были обычным явлением. В то же время нуэры и динка систематически восставали всем племенем и часто вели длительную и героическую борьбу против пулеметов, бронемашин и даже авиации оккупантов.

Сейчас один из сыновей рета учится в средней школе в Хартуме. Рассказывают, что американский посол в Судане предложил отправить его на обучение в Соединенные Штаты.

Новые времена, новая политика, старая цель.

(Продолжение следует)

Прыжок вниз

Все, что мне предстояло сделать в этот день, сводилось к тому, чтобы втиснуться в маленький стальной шар и опуститься на дно глубочайшей части глубочайшего океана в мире, на дно бездны Челленджера. Глубина этой бездны, расположенной в Марианской впадине, по нашим расчетам, составляла около 10 километров. На какое-то мгновение в голове промелькнула мысль, что, пожалуй, будет мудрее с моей стороны совсем не вылезать сегодня из постели.

Я оделся и вышел на палубу. Волнение усилилось. До восхода солнца и начала погружения оставалось два часа.

В миле от нас я мог различить огни буксира «Ванданк». Отбуксировать «Триест» на двести миль от Гуама было нелегким делом. Он так же мало приспособлен к плаванию в открытом море, как загородная дача к путешествию в космосе. Все, что «Триест» умеет, — это отправиться прямо на дно. Жак Пикар, мой партнер по погружению, находился на борту «Ванданка». Он сын Огюста Пикара, швейцарского ученого, спроектировавшего батискаф. Жак помогал отцу в постройке «Триеста» и с тех пор не расставался с ним. Ни один человек не совершил больше глубоководных погружений, чем Жак, хотя до сих пор никто не может понять, как ему удается разместить в батискафе 198 сантиметров своего роста.

Я взобрался на мостик и присоединился к доктору Андреасу Рехнитцеру, научному руководителю «Операции «Нектон», Это название было дано серии глубоководных погружений в районе Гуама. (Нектон — это морские организмы, которые в отличие от планктона могут плыть против течения.) Когда я подошел, Энди следил за гидроакустическим измерением глубины дна. — Сбросьте еще один, — сказал он молодому матросу, сидящему рядом с ним. Взрыв потряс судно, когда полтора килограмма взрывчатки трахнули под самой поверхностью воды. Энди включил секундомер. Через четырнадцать секунд в его наушниках отозвалось эхо.

Быстрый подсчет сказал нам, что глубина здесь достигала примерно десяти тысяч метров (скорость звука в воде принимается равной 1 440 метрам в секунду).

— Сынок, — сказал Энди, — мы нашли вам подходящую дырку. Одна просьба к тебе: пожалуйста, рассмотри там хоть одно живое существо. Только одно.

Я побрился (не спрашивайте меня зачем) и поднялся на палубу, чтобы сесть в шлюпку. Было уже 7.30, и начинало светать. Дождевые тучи развалились на куски. Шлюпка билась о стальную обшивку судна, то поднимаясь, то опускаясь на пять метров. Я думаю, что забраться в эту шлюпку было самым опасным делом, которым мне пришлось заниматься в тот день.

На «Триесте» двое дожидались нас: мой помощник лейтенант Лоренс Шумакер и Джузеппе Буоно, механик из Неаполя, который так же, как и Жак, не разлучался с «Триестом» со дня его постройки.

Мы обнаружили, что «Триест» пострадал во время буксировки. Испортился телефон, позволяющий вести разговор из камеры с рубкой, находящейся в шести метрах выше. Это значило, что когда мы с Жаном запремся в камере перед погружением, мы не сможем держать связь с Лэрри и Буоно, которые еще будут в рубке. Мы будем совершенно изолированы от мира до тех пор, пока батискаф не погрузится и не начнет работать подводный телефон. Измеритель вертикального течения, с помощью которого мы собирались точно вычислять скорость нашего подъема и спуска, также был оторван морем.

Камера, видимо, неплохо перенесла путешествие. Перед выходом из Гуама мы наполнили ее 40 мешками кремнезема, чтобы сохранить инструменты сухими. В результате снаружи влажность была порядка 85 процентов, а внутри только 12 процентов.

Жак и я спускаемся в камеру. Потом все трое — Буоно снаружи, а Жак и я изнутри — начинаем закручивать люк. Мы давим на болты до тех пор, пока из зазоров не выдавливается машинное масло.

Через оконце в крышке люка Жак дает знак Буоно, что все в порядке. Мы видим, как Буоно поднимается по трапу. Через минуту он открыл клапан, а еще через три минуты шахта наполнилась водой. Мы были изолированы от всего мира.