Журнал «Вокруг Света» №08 за 1991 год

До князя доходили разговоры, что в спальнях держат вазы и тазы, как в салонах рояли, а на роялях альбомы, но так же, как для его рояля и альбома; требовался случай, чтобы использовать их по назначению; такого случая ему еще не выпало.

Я открыл флаконы несессера, надеялся найти в них кельнскую воду. За неимением воды из реки или фонтана это все-таки была бы вода. В одном обнаружилась вишневая водка, в другом — анисовая, в третьем — тминная, в четвертом — тоже водка — можжевеловая. Приобретая эти шикарные флаконы, князь, естественно, полагал, что они предназначались под настойки.

Я вернулся к кровати — моей последней надежде, снял перину, так как никогда не любил принимать страдания из-за нее. Перина покрывала ложе из пера без простыней и одеяла, носящее заметный след, который свидетельствовал, что оно не сохранило невинности рояля и альбома.

Я вновь оделся, бросился на кожаное канапе и заснул, сожалея, что такой сверхбогач, этот добрый, дражайший, милейший князь оказался так обделен в самом необходимом.

В 7 часов утра все были на ногах. Князь предупредил, что программа дня начнется в 8 часов. И правда, без четверти восемь нас пригласили к окнам дворца. Едва мы там оказались, как услыхали нечто надвигающееся с востока подобно буре, почувствовали, как земля стала дрожать под ногами. В то же время облако пыли, поднимаясь к небу, закрыло солнце.

Признаюсь, я пребывал в глубоком неведении относительно того, что произойдет дальше. Верил, что князь Тюмень всемогущ, но не настолько, чтобы смог приказать начаться для нас землетрясению.

Вдруг среди облака пыли я разглядел массовое движение. Различил силуэты четвероногих; узнал табунных лошадей. Далеко, насколько хватало взгляда, степь была покрыта конями, устремившимися в необузданном беге к Волге. Издали доносились крики и хлопанье бича. Первые кони, достигнув Волги, колебались только мгновенье; теснимые сзади, они решительно бросались в воду. Наперерез Волге, шириной в пол-лье, со ржанием ринулись десять тысяч коней, чтобы перебраться с одного берега на другой. Первые были готовы выбраться на правый, когда последние были еще на левом берегу. Люди, которые гнали коней, — приблизительно пятьдесят человек, — прыгнули в воду за ними, но в Волге разом соскользнули со своих верховых лошадей, так как те не смогли бы сделать пол-лье, отягченные весом всадников, и схватились кто за гриву, кто за хвост.

Я никогда не наблюдал спектакля более великолепного по дикости и более захватывающего ужасом, чем этот: десять тысяч лошадей, одним табуном переплывающих реку, которая надеялась преградить им путь. Затерянные среди них пловцы продолжали издавать крики. Наконец, четвероногие и люди достигли правого берега и пропали в лесу, передовые деревья которого, рассыпанные как пехотинцы, выходили к реке.

Мы оставались в оцепенении. Не думаю, чтобы южные пампасы и северные прерии Америки когда-нибудь показали путешественнику более волнующую картину. Князь извинился перед нами за то, что смогли собрать только десять тысяч лошадей. Его предупредили всего два дня назад; если бы дали на два дня больше, он собрал бы тридцатитысячный табун. Затем он пригласил нас к лодке. Большей части дневной программы предстояло развернуться на правом берегу Волги. Мы не заставили себя упрашивать, реклама была заманчивой. Был, конечно, острый вопрос о завтраке, но он перестал беспокоить, когда мы увидели, что дюжина калмыков грузит в лодку корзины, форма которых выдавала их содержимое. Это были задние ножки жеребенка, верблюжье филе, жареные половины баранов и бутылки всех видов, но, главным образом, с серебряными горлышками. Успокоенные на этот счет, что существенно, мы сели в четыре лодки, которые тотчас рванули, как на регате, к противоположному берегу. Река еще не успокоилась после лошадей. На середине Волги лодки немного снесло; но самое сильное течение осталось позади, лодки компенсировали потерю, выровняли линию и пристали к берегу строго против места, откуда отошли.