Журнал «Вокруг Света» №08 за 1991 год

Гомерическое изобилие, гостеприимство критского царя Идоменея не идут ни в какое сравнение с гостеприимством и изобилием, предложенными нам калмыцким князем. Один перечень обеденных блюд и вин, чтобы их орошать, занял бы целую главу. Во время десерта княгиня Тюмень и ее фрейлины встали из-за стола. Я хотел поступить так же, но г-н Струве, от имени князя, попросил меня остаться; отсутствие княгини и фрейлин предусматривалось праздничной программой и обещало сюрприз. Князь сам принялся нас развлекать и забавлять, да с таким остроумием, что оставалось лишь ему не мешать или скорей всего дать себя этим увлечь. Но вот, через четверть часа после ухода княгини и фрейлин, распорядитель церемоний, постоянно в красном с желтым капюшоне на голове и жезлом в руке, совсем тихо сказал несколько слов на ухо хозяину.

— Господа, — сказал князь, — княгиня велела мне пригласить вас к ней на кофе.

Приглашение было слишком кстати, чтобы медлить. Княжна Грушка, европейский наряд которой относил ее к числу цивилизованных женщин, взяла меня под руку, и в сопровождении князя Тюменя мы пошли за распорядителем церемоний. Вышли из замка и направились к небольшой группе юрт, стоящих в тридцати шагах от господского дома. Эти юрты были для княгини дачей со службами, а точнее, ее любимым жилищем, ее национальным домом, который она предпочитала всем когда-либо построенным каменным домам, от дворца Семирамиды до китайского дома месье Алигра.

Там нас ожидало действительно любопытное зрелище; мы оказались в самой гуще Калмыкии. Юрты княгини — три, сообщающиеся между собой: передняя, салон и спальня, умывальня и гардероб — сказал бы, крупнее обычных, но той же формы и с внешней стороны покрытые тем же войлоком, что и жилища самых простых ее подданных. Средняя, то есть основная, принимала дневной свет как обычно, сверху — через круглое отверстие, но оно было затянуто красным узорчатым шелком; расшитый хорасанский войлок застилал весь пол, покрытый еще богатым ковром из Смирны. Против двери раскинулся громадный диван, который днем служил канапе, а ночью кроватью; по обе стороны от него возвышались, напоминая этажерки, два алтаря, уставленные китайскими безделушками; над алтарями, в воздухе, пропитанном духами, висели развернутые разноцветные вымпелы.

Княгиня сидела на диване, а у ее ног, на ступенях, ведущих к этому своеобразному трону, устроились двенадцать фрейлин в позах, в каких они предстали перед нами в первый раз, то есть сидели на пятках, верные своей первоначальной неподвижности. Признаюсь, я отдал бы все на свете, чтобы с нами оказался фотограф, который в несколько мгновений схватил бы всю эту картину, такую странную и живописную одновременно.

Вдоль стенки были приготовлены подушки, чтобы мы могли рассесться; княгиня поднялась и предложила нашим спутницам сесть по обе руки от нее, размеры канапе это позволяли. Излишне говорить, что князь был неизменно и особенно внимателен к ним, что такой вежливости и галантности они не встретили бы, конечно, у банкира с Шоссе д"Антен или у члена Жокей-Клуба.

Принесли кофе и чай, расставив по-турецки, то есть на полу. На этот раз я решил сначала спросить, не калмыцкие ли это кофе и чай, и получил заверение, что кофе — мокко, а чай китайский.