Журнал «Вокруг Света» №09 за 1978 год

Небольшая лавчонка, в которой торговала, конечно, женщина, была открыта чуть ли не со всех сторон. Увидев нас, хозяйка приветливо приглашает зайти что-нибудь купить. Увы, ассортимент слишком скуден: слипшиеся от жары и давности конфеты, вяленая рыбешка с палец величиной, рисовые лепешки, плоды сахарной пальмы.

— Может, завтра купим, а сегодня нам надо где-то найти ночлег, — вежливо отказывается Расидин.

— В сурау идите, датук устроит вас, — уверенно советует миловидная коммерсантка и, даже не заперев лавку с товарами, но, зато повертевшись предварительно перед зеркалом, ведет нас к датуку.

Я часто слышал это слово во время путешествия по Суматре и всюду получал различные толкования. В одном месте, в Бенгкуду, его расшифровывали как «дедушка, старший в роде». В Силунгканге говорили, что это все равно что «абанг-канак», то есть «старший брат». У минангкабау же Западной Суматры датуком называют священноучителя и хранителя всех обычаев и традиций. Он самый почитаемый и влиятельный человек в клане, его полномочия очень широки, а советы и рекомендации имеют чуть ли не силу закона. Авторитет датука поддерживается хорошим знанием истории своего клана, природной мудростью старшего, грамотностью. Он учит детей священным канонам, а кроме того, якобы владеет секретом черной магии . Впрочем, сейчас могущество датука и других колдунов подрывается ростом грамотности, распространением тех же транзисторных приемников, с помощью которых можно, например, узнать погоду не только на Суматре, но и в любой части мира. Однако в более глухих районах эти люди еще играют важную роль.

Датук Джемал, почтенный седобородый старик, встретил нас вежливо и приветливо. Пока Расидин объяснял, кто я такой и как оказался здесь, он бросал на меня внимательные острые взгляды, его глаза так и сверкали из-под густых нависших бровей. По внешнему поведению трудно было судить, как относится к моему «вторжению» датук Джемал. О России, о которой рассказывал Расидин, старик слышал и знает, что там живут по-другому, не как минангкабау и даже не как в Индонезии. Расидин говорит, что мой земляк был первым человеком, который отправился в космос. Джемал явно не знал, что такое космос, но, чтобы скрыть это, задал хитрый вопрос:

— Он благополучно вернулся назад?

— Да, благополучно.

— На то была воля богов, — философски заметил датук. — Ну, проходите, будьте гостями.

Мы заходим во двор высоко поднятого на сваях дома. Маленький прудик, в котором лениво плавают довольно крупные рыбины. Грядки кукурузы, батата, ямса; грозди бананов, свешивающиеся чуть не до земли; большое, видно, очень старое манговое дерево, раскинувшее огромный зонт тени. Под деревом стоит плетенный из бамбука столик со скамейками вокруг. Датук негромко кричит что-то, и через несколько минут из дома выходит пожилая женщина с большим, пышущим жаром чайником и чашками. Во второй заход она приносит глиняный кувшин. Хозяин наливает каждому по две чашки — пей что хочешь: либо крепкий ароматный чай, либо чен-донь — приятный напиток из сока разных фруктов, смешанного с кокосовым молоком и сахаром.

Мы рассаживаемся, и через Расидина я прошу разрешения задать Джемалу несколько вопросов. Датук кивает в знак согласия.

— Как учатся сейчас дети в сурау священным канонам?

Джемал задумывается, по лицу его пробегает тень недовольства. «Кажется, я некстати начал с этого вопроса», — подумалось мне. Но датук своим ответом рассеял сомнения:

— Дети сейчас растут совсем другие. После школы их очень трудно заставить читать священные книги. Сидят за книгой, а в голове — футбол, несчастье нашего века, кто его только придумал. Играют где-то в Джакарте, а тут все переживают. В мои детские годы мы были послушнее, никогда не спорили с наставником.

В юные годы, как мы потом узнаем, Джемал зубрил на непонятном ему арабском языке священные книги и получал удары палками, когда не успевал выучить задание.

— А что, бывало и такое? — спрашиваю я.

Оказывается, в детстве Джемал увлекался сидатом, даже брал уроки у знаменитого в этих местах учителя. Дело в том, что когда-то силат был военным танцем минангкабау, а затем превратился в систему приемов самозащиты при нападении врага, нечто вроде нашего самбо или японского каратэ. Ясно, что для ребят он был куда более привлекателен, чем бессмысленная зубрежка.

— Нынешние дети, — продолжает датук, — слишком много знают, для них священные книги уже не авторитет. И если они их читают, то лишь потому, что боятся наказания родителей. Но на боязни далеко не уедешь...