Журнал «Вокруг Света» №11 за 1978 год

— Мне лично приятно жить в Ванкувере. Потому что, когда я свободен от работы, я сажусь в автобус и за 40 центов могу прокатиться по самым живописным местам. Из центра Ванкувера, например, направляюсь в Вест-энд — самый фешенебельный район города. Здесь на минутку можно заглянуть в окна домов местных тузов и поглядеть, как они нежатся на своих чертовых прибылях. Потом через нетронутые топором — сохрани их господь! — рощи Стэнли-парка, через мост «Львиные ворота», связывающий Ванкуверское побережье с другой стороной залива, еду по холмистой местности и каждый раз поражаюсь, как это удерживаются там домики на склонах... А далее залив Подковы: доки, катера, яхты у причалов. И все это — по шоссе, которое тянется всего на 13 миль. И еще, скажите мне, где, в каком другом месте вы сможете утром прокатиться на лыжах, а в полдень проехаться на экскурсионном пароходике по тихоокеанским волнам? Ведь расстояние между вершинами и побережьем покрываешь на автотранспорте всего лишь за 20 минут!..

Снег лежит на вершинах, окружающих Ванкувер, с ноября по апрель. Увы, у меня не было лыж, и, глядя на пестрые группы ванкуверцев с лыжами, я испытывал к ним жгучую зависть, а чтобы подавить в себе это грешное чувство, уходил к порту.

Ванкуверский порт в среднем принимает и обрабатывает более 2000 океанских судов в год.

— В прошлом году, — рассказывал Уильям Дункан, много лет бессменно управляющий сложным портовым хозяйством, — мы переработали 35 миллионов тонн одних только сухих грузов. Не сочтите нескромностью, но ни один порт на западном побережье Североамериканского континента не достиг наших показателей. Из-за того, что горный барьер отделяет нас от других провинций Канады, наши связи в течение длительного времени были более тесными, скажем, с американскими Сиэтлом или Сан-Франциско, нежели с Торонто или Монреалем. Но развитие авиации привело к существенным переменам. За последние годы сюда переселилось несколько сот тысяч человек. Конечно, это рождает массу проблем. Трудно становится с жильем, но что особенно сложно — это найти теперь работу. А результат таков: пока еще уровень безработицы не опускается ниже семи процентов... Отсюда и отчаяние во многих семьях, самоубийства, взлет преступности. Не понимаю, убейте! Минералы, горные реки, леса, наконец — всюду есть возможность приложить руки. Может, я ошибаюсь, но молодые парни привыкли, что называется, получать корм прямо в клювик, не прилагая никаких усилий, потреблять, ничего не создавая и не давая взамен...

Уильям Дункан, человек с выдубленной, просоленной, иссушенной океанскими свирепыми ветрами кожей, был, конечно, суров и непреклонен в своих взглядах. Так и хотелось сказать ему: «Не там ищете виноватых, мистер Дункан. Дело совсем не в молодежи...»

Пила да топор

На мачте аккуратного, чисто умытого дождями пароходика развевается огромный красно-бело-красный национальный канадский флаг с алым кленовым листом в центре. Флаг такой большой, что опасаешься — вот-вот его полотнище накроет от носа до кормы игрушечный пароходик и заслонит видимость капитану, тогда и до беды недалеко: справа и слева отмели, буруны.

Но нет — равномерно рокочет машина, вспенивается за кормой зеленовато-бурая вода, а капитан уверенно отдает команды, держа курс на северо-восток — туда, где начинаются густые леса канадской красной сосны и могучего клена. Мы проходим мимо маленького городка Хоп, что означает «Надежда». Поднимаясь против течения по главной реке провинции Фрейзер, минуем поселок Фрейзер-каньон и наконец добираемся до города Лиллуэт.

На пристани Лиллуэта — группа людей, судя по одежде, рабочие: комбинезоны, шерстяные шапочки с помпонами, башмаки на толстой ребристой подошве. Люди дожидаются встречного пароходика, который доставит их в Ванкувер. У них небольшие чемоданчики, за плечами туго набитые вещевые мешки.

— Табачку не найдется? — спрашивает один из них на ломаном английском. Я достаю табак. Подошедшие набивают трубки.

— Вот получил пару недель отдыха, — начинает разговор смуглый черноволосый рабочий, как вскоре выяснилось, португалец. Он старательно выговаривает чужие английские слова.

— Я здесь по контракту. Сезонник на лесосеке в «Колд крик». Работа, конечно, тяжелая. Правда, техники теперь много: механические пилы, трелевочные трактора и прочее. Но есть такие места, куда даже самая мощная техника не пробьется. Там валим деревья по старинке — пилой да топором...

Когда хочешь свалить строевое дерево, надо действовать точно.

Если ствол упадет в лощину, он переломится пополам, и можно считать его пропавшим. Нас за это десятник наказывает. Сразу из заработка пять процентов скидывает. А кто хочет лишаться монеты? Если спилить дерево не по правилам, оно будет падать прямо на тебя — так зажмет пилу, что не вытащишь. Если ствол слегка не наклонить во время пилки и он будет стоять прямо, пропили его хоть насквозь — и все-таки не упадет...

Кошта Родригеш, случайный собеседник, долго рассказывал мне о приемах пилки и валки толстенных стволов строевой красной сосны.