Журнал «Вокруг Света» №12 за 1989 год

Были у французской революции и отрицательные символы. Ими обозначали противников, которых изображали в виде фурий, гидр, змей. Как воплощение силы зла родился образ «аристократического монстра». Все эти страшилища в изобилии фигурируют в аллегорических гравюрах Великой французской революции. Глядя на них, не знаешь, смеяться ли над этими чудовищами или плакать от испуга. Таким же противоречивым было, очевидно, состояние парижанина, колеблющегося, по выражению французов, между ликованием и паникой.

В словах «Карманьолы» с подкупающей простотой народ выразил свою потаенную мечту об идеальном устройстве мира. Идея равенства и отмены всех привилегий нашла широкое воплощение в произведениях того времени. Песни, памфлеты, рисунки на эту тему пользовались огромным успехом. В народных лубках отразилось в наивной форме понятие о равенстве людей. Не только юридическом, но и физическом равенстве, каким увидел его неизвестный художник, создавший гравюру «Уравнение в правах».

О происхождении трехцветного флага бытуют разные легенды. Говорят, что первым соединил эти три цвета мэр Парижа Байи. На его шляпе, три дня спустя после взятия Бастилии, рядом с белой кокардой, символом королевского командования, появились голубая и красная ленты — цвета Парижа. Трехцветное сочетание быстро завоевало популярность у Национальной гвардии. Бойцы армии Лафайета, принявшего присягу, надели трехцветную кокарду во время празднования первой годовщины взятия Бастилии, 14 июля 1790 года. С тех пор три цвета Французской Республики изначально несут символ единения народа и власти — народовластия.

А. Азатян

Иллюстрации любезно предоставлены редакции посольством Франции в Москве

Станислав Лем. История о множественниках, их короле Мандрильоне, советчике его совершенном и Трурле-Конструкторе, который сперва советчика создал, а потом погубил

«История о Множественниках...» входит в цикл рассказов и повестей С. Лема «Кибериада». «Кибериада» — это сказки, мифы, предания, поучительные истории, которые роботы рассказывают роботам и где все персонажи — тоже роботы.

Держава Множественников знаменита своими жителями, кои тем отличаются, что уж больно их много. Однажды конструктор Трурль, бороздя шафрановые окрестности созвездия Делиры, сбился несколько с курса и заметил перед собою планету, которая как будто вся шевелилась. Снизившись, понял он, что причиной тому покрывавшие ее толпы, и приземлился, не без труда отыскав несколько квадратных метров сравнительно свободного грунта. Мигом набежали отовсюду туземцы и окружили его, подчеркивая, как много их тут. Поскольку, однако, голосили они все разом и наперебой, Трурль довольно долго не мог их понять. Поняв же, спросил:

— Неужто взаправду так вас много?

— Взаправду! — заверещали они с неслыханной гордостью.— Мы неисчислимы.

А другие:

— Нас тут что маковых зерен!

— Что звезд на небе!

— Что песчинок! Что атомов!

— Допустим,— ответил Трурль.— Вас много, но что с того? Может, вы без устали пересчитываетесь и находите в этом удовольствие?

А они ему:

— Необразованный ты чужеземец! Знай же: стоит нам топнуть ногой — и содрогаются горы, стоит нам дунуть — и такой подымается ветер, что деревья валит, как спички, а ежели мы разом усядемся, никто ни рукой, ни ногой шевельнуть не сможет!

— А кому это надобно, чтобы горы дрожали, страшный ветер деревья выворачивал с корнем и никто ни рукой, ни ногой шевельнуть не мог? — удивился Трурль.— Не лучше ли, если горы стоят спокойно, ветра нет и каждый чем хочет, тем и двигает?

Страшно они возмутились пренебрежением Трурля к великому их числу и численному величию. Топнули они, дунули и уселись, чтоб ему показать, как много их тут и что из этого следует. Тотчас земля затряслась и рухнула половина деревьев, придавив сидевших под ними; налетевший вихрь повалил остальные, расплющив в лепешку еще семьсот тысяч народу; а те, что остались в живых, ни рукой, ни ногой шевельнуть не могли.

— Боже мой! — ужаснулся Трурль, как кирпич в стенке застрявший среди туземцев.— Вот горе-то!

Но оказалось, что этим он уязвил их еще сильнее.

— Неотесанный ты чужестранец! — загремели они.— Что значит потеря нескольких сот тысяч для Множественников, коих никто исчислить не в силах! Да можно ли вообще считать потерею то, чего и заметить нельзя? Ты убедился, сколь могущественны мы притопом, дутьем и присядом, а что было бы, возьмись мы за дела поважнее!

— И в самом деле,— заметил Трурль,— не думайте, будто образ мышления вашего мне непонятен. Уж так повелось: все огромное и многочисленное вызывает к себе уважение. К примеру, прогорклый газ, вяло блуждающий по дну полусгнившей бочки, никого не прельщает; но пусть его наберется на Галактическую туманность — и все тотчас приходят в изумление и восторг. А это ведь тот же самый, прогорклый и зауряднейший газ, только что очень его там много.